Петр Хотяновский - Грязная Сучка

Роды случились с обычной легкостью. Ровно в полночь, на последнем ударе курантов на башне городской администрации – часы были трофейными и прежде украшали собор проигравшей в войне страны – девочка, аккуратно прижав ручки к голове, начала выныривать из тайны вод материнского лона в океан человеческой жизни, под звезды, определившие ее судьбу задолго до зачатия. Закусив до крови губы, Сучка молча напряглась и осторожно, чтоб не навредить ребенку, стала выдавливать его из себя. В этот момент Регине стало казаться, что рожает вовсе не Сучка, а она, Регина, рожает своего второго ребенка, вышедшего из нее задолго до срока и нарушившего что-то у нее внутри, после чего она уже никогда не могла зачать. И Регина стала кричать болью своего не рожденного ребенка, и крик ее вошел болью в уши девочки, которая еще только шла в этот мир, где можно праведно жить, только если умеешь чувствовать боль других. Регина перестала кричать, когда роды случились, и ребенок, набрав в легкие воздух будущей жизни, вытолкнул его из себя криком, полетевшим к звездам за благословлением.

Едва Регина обрезала пуповину, Сучка взяла младенца на руки, обнюхала, глубоко и навсегда втянула в себя его первые запахи и вылизала горячим языком глаза девочки, открыв их для любви, для счастья, для болезней, для пороков, для буйства и смирения, с которыми изжившая себя жизнь покидает тело.

Крик Регины и первый крик младенца долетели до стен монастыря, до кельи, где давно и тяжело болела ослепшая Настоятельница. Глаза ее переместились в пальцы и ладони, способные не только различать предметы, но «видеть», что скрыто под их поверхностью. Для «новых глаз» тела людей стали прозрачными, «видимым» стало их прошлое и будущее, грядущие радости и страдания, и последний день жизни – Настоятельница старалась не открывать их людям, а сохраняла в себе, от чего болезни ее только множились.

Только что родившегося младенца Грязной Сучки Настоятельница мысленно благословила и велела послушнице привести к ней Регину, как только она доберется до ворот монастыря. Регина ушла от Грязной Сучки, не дожидаясь рассвета. Прощание было коротким – обе знали, что больше никогда не встретятся, и знание это позволяло не засорять пустыми словами тишину образовавшейся между ними вечности. К монастырю Регина подошла на рассвете, перед ранней заутреней. Настоятельница, не сказав ни слова, повела в церковь, поставила рядом с собой на колени, и Регина, никогда не знавшая ни одной молитвы, стала молиться своими словами, легко уходившими из нее в утренний космос, еще не замусоренный пустыми просьбами суетных людей.

Постриг Регина приняла раньше истечения срока послушничества – так захотела Настоятельница. Облаченная в белую рубаху, в сопровождении монахинь она на коленях приползла к алтарю, трижды подняла брошенные на пол ножницы для пострига и трижды подала их священнику в знак твердости своего решения. Большой нательный крест, черная ряса, черный плат и клобук на голове завершили, ставший городской сенсацией, ритуал пострига Регины. Кто-то из бывших коллег сумел тайно снять и показать в «Новостях» весь процесс «обращения» Царицы телеэфира в монашку Феодосию. Тут же нашлись насмешники, пустившие слух, что «постриг» и превращение Регины в сестру Феодосию – не более как притворство, имеющее целью снять передачу «Они и Это» непосредственно в кельях и с участием целомудренных монашек. Сенсации хватило на пару смешков и, покинувшую мирскую жизнь Регину-Царицу-Феодосию, навсегда забыли все, кроме Грязной Сучки.

Сразу после ухода Регины в монастырь Сучка – ей еще предстояло родить 12 детей и прожить 26 лет – написала завещание, в котором просила настоятельницу Феодосию отпеть ее после кончины в монастырской церкви. В том, что Феодосия станет восприемницей нынешней Настоятельницы, Сучка не сомневалась. Умирая, Настоятельница посвятила Феодосию в тайны «видения» прошлого и будущего людей, отдала ей свои слепые глаза и вместе с ними все, что увидела ими за долгую жизнь. В слепых глазах Настоятельницы Феодосия нашла и себя в психушке. Увидела, как врачи вскрыли ее черепную коробку, увидела, как скальпель почти без крови рассек связь между левым и правым полушариями, и момент рождения «Я-1» и «Я-2». Среди множества иных лиц и событий Феодосия увидела Грязную Сучку и ее последнего ребенка, единственного, рожденного по любви. Этого ребенка Сучка зачала от мужчины, который много лет назад, прежде чем войти в нее, целую неделю шептал ей в уши слова любви, и только потом, когда она наполнилась ими так, что ей стало трудно дышать, он одарил ее миллионом возможных детей. Одного из них Сучка сумела сохранить в себе на будущее, и через много лет зачала им последнего, 88 ребенка со словами любви, оставшимися в ее ушах на всю жизнь. Последнего ребенка Сучки в народе назвали Волчонком – по слухам, она кормила его молоком из бронзовых сосков установленной в парке скульптуры «Капитолийской волчицы».

В завещании Сучка просила Феодосию не только отпеть ее, но и помочь собрать на похороны разбросанных по свету детей. Большую часть она сама могла найти по запаху и предупредить о скорой кончине – все должно было произойти в день шестнадцатилетия Волчонка, но некоторые дети оказались за «краем света», откуда не доходили запахи, и найти их могла только Феодосия. Для мысленного взора ее «слепых глаз» не существовало недоступных мест ни на земле, ни за ее пределами.

В последние годы жизни Сучки, после рождения Волчонка, ее стали забывать. Невероятная способность деторождения давно перестала быть сенсацией. Многочисленные исследователи, не найдя общего понимания природы этого феномена, предпочли предать Сучку забвению – как не было; а если кто из молодых заново поднимал тему, иронически улыбались и предлагали проверить возможности «феномена» в ее постели. Даже навсегда бездетные женщины перестали приходить к Сучке за советом и покупать у знахарей амулеты, освященные ее детородными соками. Новые времена принесли моду на «женщин-инкубаторов», готовых за деньги «высиживать» потомство не только бездетным, но и вполне здоровым женщинам, не желавшим отвлекаться от светской жизни и утомлять себя вынашиванием детей и болезненными родами. Одна такая «инкубаторша» пыталась зарегистрировать бренд «Грязная Сучка», утверждая, что она одна из дочерей Грязной Сучки, и детям, выращенным в ее матке, гарантированы плодовитость, здоровье и долгожительство.

В день кончины Сучки все случилось так, как она того хотела. Ее запах, в котором отчетливо слышались нотки скорой смерти, обошел на семи ветрах земной шар, и вместе с «внутренним взором» Феодосии собрал в родном Бараке все ее многочисленное потомство: детей, внуков, правнуков и праправнуков. Встреча получилась радостной. Многие дети не были знакомы, но легко узнавали друг друга по материнскому запаху и висящим на шее амулетам-кирпичикам в маленьких вязаных мешочках. Сучка была счастлива – ни один из ее детей, внуков и правнуков не погиб от болезней, несчастных случаев, никто не погиб на войне, и, что самое главное, никто из них ни у кого не отнял жизнь, даже в зародыше. Но больше всего Сучка обрадовалась, узнав, что одна из ее правнучек ждет ребенка, ее праправнучку, и готова родить его в любую минуту. На утреннюю прогулку последнего дня жизни Сучку сопровождала огромная толпа близких. Вместе с ними она обходила деревья, о чем-то шепталась с цветами на клумбах, держала за руку беременную правнучку и ругалась с кошкой Симой, потащившей на прогулку еще слепых котят – их могли не заметить и задавить. Со стороны казалось, что Сучке еще жить да жить, но сердце ее уже не работало. Оно остановилось накануне вечером, когда все 88 ее детей собрались в родном Бараке. Последние часы и минуты жизни Сучки отмеряло не сердце, а заменившие его песочные часы. Дети слышали шорох падающих песчинок, понимали, что это значит, но вида не подавали, – последние часы с матерью они хотели провести в радости, а слезы печали сами упадут вместе с последней песчинкой из песочных часов. Но прежде чем это случилось, Сучке была дарована оследняя радость – принять роды у своей правнучки. Случилось это в самом конце прогулки. Они уже подошли к Бараку, когда ребенок – это была девочка – выпала из своей матери и испачкалась землей, как некогда выпала и испачкалась сама Сучка. Роженицу и ребенка, чуть не порвав пуповину, бегом понесли в Барак, где Сучка ножницами перерезала пуповину, со смехом назвала новорожденную Маленькой Грязной Сучкой, вылизала ей глаза, последним вдохом взяла в себя ее запах и выдохнула его из себя вместе с собственной смертью.