Петр Хотяновский - Грязная Сучка

Умер Выблядок в положенный судьбой срок. Вечером, накануне смерти, Выблядок, заходя в дом, как всегда погладил рукой пустую нишу потерянного кирпича, а утром, когда его не стало, ниша в стене оказалась плотно запечатана последним кирпичом. Кто его туда положил, так и осталось тайной.

«…Нет ничего, что меньше подавалось бы слову и одновременно больше нуждалось бы в том, чтобы людям открывали на это глаза, чем какие-то вещи, существование которых нельзя ни доказать, ни счесть вероятными»

Во всеми забытом монастырском Колоколе жил Звон. В Колокол так давно не звонили, что он стал забывать мощный голос своего Звона. Веревка, подвязанная к железному «языку», истлела, и птицы растащили ее по ниточкам на подстилки в гнезда, свитые под куполом колокольни. Временами Колоколу казалось, что он вообще потерял голос, но это было не так: легкие касания крыльев случайно залетевших бабочек, или брошенная порывом ветра ветка будили Колокол, и он начинал тихо звенеть. Лучше всего он звучал, когда до него докатывались волны весеннего грома – бронзовое тело Колокола начинало дрожать и басовито гудеть в тон грому.

В эти редкие минуты Колокол и Звон как бы возвращались к жизни и радовались, что избежали участи своих собратьев, сброшенных с колоколен вчерашними прихожанами в порыве охватившего их безумия.

Колокол и Звон родились в один день, как рождаются один за другим близнецы. Сначала на свет появился Колокол: облепленного формовочной глиной как рубашкой-последом, его вытянула из лона литейной ямы шестерка дюжих коней, впряженная в толстые, перекинутые через блоки, канаты. Литейных дел мастер очистил от шлака кусочек металла, постучал по нему костяшками пальцев, приложил ухо к еще теплому телу Колокола и уловил в слабой вибрации мощный голос его будущего Звона.

Колокол отлили специально для женского монастыря. Обитель эта хоть и была отдаленной, почиталась святой из-за чудотворной мироточивой иконы Богоматери. В будни и праздники сотни людей, наполняя храм, молились, исповедовались, венчались, крестили детей и лечили неизлечимое целебным миро чудотворной иконы.

Монахини мечтали, чтобы Звон нового Колокола доносил их молитвы до людей, живущих далеко за краем видимой с монастырской колокольни земли. Ради мощи и благозвучия Звона они не пожалели чистой самородной меди, самородного олова и серебра высокой пробы. Но главное, в кипящий металл будущего Колокола монахини тайно бросили частицу мощей Святого Великомученика, привезенную из Иерусалима.

Тело готового Колокола отполировали до медного блеска, подняли на колокольню, окропили святой водой, и под молитвенное песнопение ударили тяжелым железным «языком».

Первый Звон, вылетевший из Колокола, оглушил прихожан. Он звучал бесконечно долго, заполнив пространство вокруг так, что невозможно было понять, откуда он доносится. Вибрирующими волнами эхо Звон уходил и возвращался вновь, вызывая у прихожан восторг, слезы и чувство молитвенного откровения. С каждым новым ударом вибрация нарастала. В такт ей гулко вибрировали земля и воздух. Звон проник в живую ткань растений, животных и людей: вибрация нарушила межклеточные связи, плоть как бы распалась и люди, на секунду обретя бестелесность, с неизъяснимым страхом и восторгом увидели внутри себя свою изначально чистую Душу.

В первый же день служения нового Колокола, Звон, как о том мечтали монахини, услышали люди, живущие гораздо дальше видимой с колокольни границы горизонта.

Звон залетел так далеко, что едва успел вернуться на ослабевшем эхо назад в Колокол.

Вид открывшихся земель, обильных лесами, простором степей и вод, поразил его. Мир оказался огромным, и Звон захотел увидеть его целиком, долететь до последних его границ. Он стал умолять «язык» бить в Колокол сильней, но даже самый сильный удар не позволял Звону набрать достаточно сил, чтоб заглянуть за край земли. Однажды, увлекшись полетом, обессилевший и почти потерявший голос, Звон долетел до колокольни дальнего монастыря. Там как раз начиналась вечерняя служба. С первых же ударов Звон почувствовал, что звук незнакомых колоколов не заглушил его собственный ослабевший голос; наоборот, он наполнил его новой силой, и Звон смог полететь дальше.

С этого дня жизнь Звона изменилась. Теперь, не боясь потерять голос, он спокойно совершал дальние путешествия. Перелетая от колокола к колоколу, он останавливался и набирал силы не только в звонницах церквей, но и в случайных, самого разного назначения колоколах и колокольчиках. Звон научился сжимать свой мощный звук настолько, что однажды уместился в маленьком медном звоночке, подвешенном на шее коровы. С этим колокольчиком он долго путешествовал по горам Тибета, пока не добрался до звучных колоколов отдаленного Буддийского дацана. Храм этот был построен на вершине высокой горы. Стены его, сложенные из полупрозрачных блоков и крытые прозрачной черепицей, были ближе к небу, чем крыши любого храма, построенного людьми на земле. Летописи не сохранили ни имен строителей, ни времени постройки, но существовала легенда, по которой дацан построили ласточки специально для людей, искавших истину просветления в молитвах и уединенном погружении в нирвану близкого общения с Богом. Острыми крыльями ласточки вырезали куски неба, укладывали их на вершине горы и скрепляли клейкой слюной как стенки своих гнезд.

Монахи верили и в эту легенду и в то, что их дацан – это Духовная Цепь, на которой Земля подвешена к Небу. Если перестать молиться и звонить в колокола, цепь порвется, Земля улетит в бесконечную пустоту Космоса и наступит Конец Света.

В этом дацане Звон задержался надолго. Его приютил в себе большой храмовый Колокол, с которым он сдружился с первого звона. В свободное от служб время Звон рассказывал буддийскому Колоколу о своих путешествиях, о многообразии колоколов – от самого маленького, подвешенного мастером-чудаком к шее бабочки Махаона, до самого большого, ни разу не звонившего колокола, рухнувшего от собственной тяжести с колокольни на землю. Буддистский Колокол был старше своего нового друга на две с лишним тысячи лет. Прежде чем стать Колоколом, металл, из которого его отлили, прошел несколько реинкарнаций: был Мечом воина, Кубком виночерпия, Шандалом в храме, Браслетом на ногах танцовщицы ритуальных танцев и Плугом крестьянина, а его звон, прежде чем воплотиться в Буддистский Колокол, был Голосом в Хоре Космической Тишины, куда попадают все звуки, когда-либо прозвучавшие на Земле: слова песен, первый крик новорожденного, последний рык раненого зверя, и даже шуршание листьев, потревоженных предрассветным вздохом ветра.