Петр Хотяновский - Грязная Сучка

Все свободное время Прелат проводил в долгих беседах с Бакалавром, который научил его по движению губ понимать Рыбу-Капитана, научил различать слова в тонких вибрациях медной Рынды и неслышном звоне живущего в ней Звона. Они открыла ему новое измерение жизни, в которой реинкарнация – это бесконечная цепочка различных воплощений, ведущая к совершенству бессмертия. Прелату открылась многосложность мира, в котором лично он ничего не значил, но был частью его, и весь этот огромный сложный мир мог стать совершенно иным без лично его маленькой частички, которая задумана специально для какой-то большой работы, которую ему, как и каждому рожденному человеку, еще предстояло совершить.

Служение в храме стало тяготить его. Суетная сущность прихожан с аурой, почти лишенной небесного цвета, их ничтожные помыслы и молитвы, где главными словом было «дай» и «помилуй», не вызывали сочувствия и желания отпускать грехи.

Проповеди его с каждым днем становились короче. В них было больше молчания, чем слов: их заменила улыбка, которой он пытался улучшить цвет ауры прихожан, как это делал Юродивый, после смерти которого аура прихожан заметно истоньшала и потемнела от накопившихся не отпущенных грехов: о них старались не вспоминать и не каяться на исповеди, отчего вино и хлеб причастия не превращались в их телах в очистительную Кровь и Плоть Спасителя.

Прелат понимал, – в этом есть и его вина: суровое выражение лица пастыря должно постоянно напоминать людям о грехе, внушать страх наказания, а его улыбка почти лишила прихожан страха. Не боясь гнева улыбчивого пастыря, они стали пропускать даже торжественные мессы, а одна распутная прихожанка, решив на спор с подружками смутить целомудренного Прелата, обнажилась перед ним в исповедальне и стала требовать отпустить грехи каждой части ее замученного прелюбодеянием тела в отдельности.

С улыбкой, в которой не было ни капли смущения, Прелат отпустил грехи, совершенные не только каждой частью ее тела в отдельности, но все грехи вообще, включая еще не совершенные, и греховные помыслы, которые жили в ней всегда. В следующую секунду прихожанка вспомнила и увидела все свои грехи разом: они явились ей пестрой ярмарочной толпой, в которой мелькали знакомые лица тяжелых грехов и почти забытые мелкие. Длинной вереницей они исходили из нее и сразу куда-то исчезали. С особым интересом она вглядывалась в будущие грехи, и какие-то из них ей захотелось совершить прямо сейчас, сразу, но будущие грехи и даже мысль о них были уже отпущены и потому ей недоступны. Последним вышел из нее маленький детский грешок – из ревности она укусила мать за грудь, когда та кормила младшую сестренку, но едва этот смешной грешок исчез вместе с остальными, прихожанка почувствовала, что тело ее, лишенное грехов, перестало быть ее телом, оно стало почти невесомым и прозрачным. Прихожанку охватил страх, она стала умолять Прелата вернуть ей хотя бы будущие несовершенные грехи, – тело может быть безгрешным только после смерти, а она жива и хотела жить еще долго и грешить, – но вернуть отпущенные грехи оказалось невозможно. Они исчезли, растворились в благодати Прощения. Потрясенная Прихожанка с трудом вышла из исповедальни. Ноги едва удерживали на земле ее невесомое, лишенное грехов тело. Подружки, ждавшие у храма ее веселых рассказов о грехопадении Прелата, едва увидев ее, бросились врассыпную, интуитивно почувствовав в ней пугающую перемену. Паперть и улица мгновенно опустели. Случайные прохожие разбегались от нее, как от прокаженной. Лавки и портовые кофейни закрылись, а стоявшие у причала суда срочно снялись с якорей и ушли в открытое море, как это бывает при приближении шторма. Она шла по городу, наполненному страхом и тишиной, нарушаемой стуком захлопывающихся деревянных ставен. Двери собственного дома тоже оказались запертыми: ни родители, ни муж, ни дети не захотели признать в лишенном грехов существе близкого человека. Только пьяный матрос, три дня пролежавший у дверей кабака, неожиданно проснулся, когда она проходила мимо, и стал кричать вслед: «Безгрешная! Безгрешная!». Он шел за ней, стараясь коснуться одежд Безгрешной, но Рыжая Собака, провожавшая ее от самого собора, не подпустила пьяницу. К вечеру она добралась до ворот женского монастыря, построенного на скале над морем. Весть о появившейся в городе женщине, полностью лишенной грехов, и страхе, охватившем горожан, проник и за стены обители. Настоятельница долго разглядывала Безгрешную сквозь глазок в дубовой двери, прежде чем согласилась принять несчастную женщину при условии, что всю оставшуюся жизнь она проведет затворницей в келье, с лицом, закрытым черным платком, чтоб не смущать своей безгрешностью монахинь. Ей отвели дальнюю келью, в которой она вскорости умерла. Как это случилось, и сколько времени она пролежала, прежде чем ее нашли, сказать не мог никто. Тело ее, лишенное грехов, не было тронуто тленом – казалось, она заснула, но стоило прикоснуться к ней рукой, плоть рассыпалась в прах, который легко подхватил сквозняк, закрутил его маленьким смерчем, унес через узкое оконце в сторону моря, где просыпал прах Безгрешной в волны начинавшегося шторма.

На рассвете третьего дня, когда штормовые волны улеглись, а горожане, как обычно, в поисках даров моря бродили по кромке воды, на горизонте показался парусник. Он так стремительно приближался, что люди на берегу запаниковали: кое-кто в страхе взобрался на прибрежные скалы и оттуда наблюдал за невиданным прежде судном со странным названием – «Ацтек». Узкий корпус с длинным острым носом, четыре необычно высоких мачты, оснащенные множеством прямых и косых парусов, делали его похожим на многокрылую птицу.

Появление судна не было неожиданностью для Бакалавра. В тот день, когда прах Безгрешной сквозняк унес в море, Рыба-Капитан металась в аквариуме от стенки к стенке, а потом, прильнув губами к стеклу, нашептала Рынде и Бакалавру, что судно, на котором они должны отправиться в плавание, скоро причалит к их берегу, и надо срочно собираться в дорогу, пока морское течение не изменило направление, должное привести их на место в океане, где бесследно исчезают корабли, и в Звенящей Тишине Утра можно услышать Голоса Космического Хора.

Слух о скором отъезде Бакалавра быстро распространился по городу. К нему привыкли, и большинство жителей при каждом удобном случае выказывали ему особое почтение, в котором было больше лицемерия, чем простой благодарности: как – никак, он сумел оживить воздух города; но именно эта непонятная сила Бакалавра пугала обывателей.

На прощальной проповеди в храме прихожане старательно демонстрировали свою печаль: кое-кто пришел с подарками и тайной радостью, что теперь город разом избавится и от Бакалавра, и от Рыбы-Капитана, которую все считали «дьявольским отродьем», и от Рынды – ее уже повесили на рее клипера рядом с капитанским мостиком, и она сразу начала отбивать «склянки» утренних и ночных вахт, мешая свой голо с с басовитым голосом жившего в ней Звона. Рыба-капитан, памятуя о своем печальном опыте, особо предупреждала Бакалавра, чтоб кто-нибудь из матросов, усердно наполнявших себя перед долгим плаванием ромом и женскими ласками, не протащил на судно портовую шлюху.