Николай Гайдук - Романс о великих снегах

– Мне один билетик до Раскатов, – небрежно попросил он, просовывая деньги в деревянное обшарпанное корытце.

Кассирша странно повеселела, глядя на Серьгу.

– До Раскатов? Ага! – Она улыбнулась. – Раскатал губу! – А что? – Ярославцев нахмурился. – В чём дело? – Автобусы не ходят, милый мой, – пропела кассирша.

Серьга слегка занервничал.

– Милый, да только не твой! А почему не ходят? Что, выходной?

Знакомая тётя снисходительно фыркнула.

– Ты чо, с луны свалился? Глянь, что творится кругом!

Парень вышел за двери и только теперь обратил внимание на свистопляску в небесах и на земле. Буран куражился такой, что заборы кое-где пьяно похилились, провода кое-где на столбах оборвались.

«А я прошел и даже не заметил! – удивился Серьга. – Любовь слепа! Ну, ладно, что же делать? В чайную сходить? Переждать всю эту канитель».

Ах, какая хорошая чайная была в райцентре. Ярославцев почему-то любил не только чайную, но даже само это название – теперь уже пропавшее из обихода. А тогда, в пору его молодости, чайная в районном центре была самым бойким, самым «центровым» местечком. Снеговьё за окнами шумело, ветер улюлюкал, а в чайной – тепло, светло и мухи не кусают. Завсегдатаи сидели за столиками, смолили табак, янтарное пивко потягивали – в посёлке был отличный пивзавод. Кое-кто «ерша» себе налаживал: водочку в пиво цедили, получая такую гремучую смесь, после которой трудно будет на своих двоих добраться до дому – на четвереньках, разве что.

В чайной работала Клава, бывшая подружка, одно время страстно желавшая захомутать холостого парнягу. Со всеми «бывшими» Серьга старался поддерживать нормальные отношения. И только лишь с недавних пор – с тех пор как втюрился – все эти «бывшие» стали смущать, напрягать, покалывая сердце иглами укора; очень уж беспечно жил он до сих пор – беспринципно как-то, неразборчиво.

– Тебе как всегда? – приветливо уточнила буфетчица. – Двести грамм для начала?

– Обижаешь. Мне пивка. – Для рывка?

– Да нет… Вообще…

– Ох, ты! – заметила женщина, упираясь руками в бока. – Куда это мы вырядились так?

– В город. В театр.

– Да ну? – засомневалась Клава. – С каких это пор по театрам?

– Ну, надо же когда-то начинать. – И кто там? Что за спектакля?

– Да про эту… Про Держиморду. Ну, то бишь, Диздимону.

Усмехнувшись, буфетчица подала полную кружку с белоснежной папахой пены.

– Держи, морда. Как живёшь-то?

– Лучше всех. – Улыбнувшись Клаве, он повернулся на голоса за спиной – знакомые ребята, сидящие в задымленном углу, позвали Ярославцева к себе за столик, но Серьга отказался, молча махнув рукой.

Хотелось побыть одному, обмозговать предстоящее сватовство, но не получилось.

Старый знакомый к нему подвалил.

– Серьга! – стал канючить. – Христом богом прошу! – Сколько тебе? – Ярославцев руку запустил в карман. – Нет, я не про деньги, я застрял! – Мужик потыкал пальцем в сторону окна. – Здесь, недалече. Врюхался по самые по эти… Помоги.

– А куда ты в такую погодку попёрся?

– Баба в роддоме, хотел забрать. – Кого родил-то?

– Дочку.

– Бракодел! – укоризненно заметил Ярославцев. – Обабился!

– Ну, так что? Поможешь? – «Бракодел» заерзал на деревянном стуле.

– Я бы с удовольствием, – заверил парень, поправляя воротник белой рубахи, – только у меня другие планы.

– Серьга! Ну, это ж дело пяти минут! Я кума хотел попросить, а он уже, падла, кривой.

Отодвинув пивную кружку, парень взял салфетку из гранёного стакана – салфетки торчали букетом. Промокнувши губы, он нехотя поднялся. Молнию на куртке застегнул.

Откровенно говоря, он согласился только потому, что «бракодел» находился в родстве с завгаром – мужиком крутого нрава, который шкуру мог спустить с любого, кто самовольно взял бы какую-нибудь технику из гаража.

Буран тем временем угомонился.

Над крышами стылое солнце посматривало, будто через марлю – красно-жёлтым глазом моргало сквозь метельную труху, оседающую над посёлком. Дорогу во многих местах заснегопадило – горбатые сугробы взгромоздились.

Сломленные ветки валялись в палисадниках и возле оград, сухие «самолётики», слетевшие с клёнов. Снегири в малиновых рубахах сидели на берёзах, как женихи, насвистывали что-то своим невестам.

Серьга пришёл в поселковый гараж, где работал. Жестяные буквы «МТС» – машинотракторная станция – погнулись на крыше, как под хорошим молотком жестянщика. Над воротами навис голубовато-свинцовый гребень, искрящийся от солнца и грозящий грохнуться на голову тому, кто потревожит массивные ворота гаража.

Навстречу вышел сторож, попыхивая цигаркой, особенно ароматной в морозном воздухе.

– Во, какое было светопреставление! – качая головой, старик поцокал языком. – Я пошёл до ветру, дак чуть не сдуло…

– Железяку надо брать с собой, – посоветовал Серьга. – Какую железяку?

– Да любую. Заместо якоря. – Ярославцев хохотнул. – Чтобы ветром не унесло!

Сторож поморгал седыми глазками.

– Зубоскал ты, Серьга. Зачем припёрся? Чо не отдыхаш?

Войдя в гараж, парень скинул куртку и осмотрелся, где бы тут её пристроить, чтобы не запачкалась.

– С вами отдохнёшь! – Ярославцев рукава белой рубахи закатал «калачами». – Все машины колом встали на дорогах.

То один берёт за горло: помоги, мол, рожаю, то второй, то третий. Как будто я дизель какой, сутки напролёт могу пахать. Поправляя шапку, старик ухмыльнулся в жиденькую бороду.

– А ежли просят, так ты слупи с них, не продешеви. – Сторож подмигнул. – У меня закусочка найдётся. – Замётано, дедуля! – Серьга тоже подмигнул. – Мы так и сделаем.

Затоптав цигарку, сторож направился к воротам гаража, натянул рукавицы, испачканные мазутом, и приготовился отодвигать железную скобу, похожую на затвор от пушки.

Серьга нахмурился, потоптавшись возле пускового механизма.

В последнее время пускач капризничал, не желая запускаться одномахом, и Ярославцев беспокоился, как бы ни угваздать новенькую белую рубаху, неоднократно наматывая ременный жгут и дёргая с такой дурною силой – сухожилия порой трещали и в плечевом суставе немилосердно жгло. Но пускач в ту минуту будто изумился, впервые обнаружив около себя нарядного хозяина, а не того чумазого и частенько злого, который матюгался во время запуска, скрипел зубами и даже сапогом в сердцах пинал тугие траки.

Пускач завёлся вполоборота, пулемётным грохотом и сизым дымом наполняя сумрачный гараж. Воробьи, от холода нашедшие приют под крышей, заполошно взлетели, роняя перо и солому откуда-то сверху. Синичка с перепугу села на крышу трактора – и тут же брызнула под потолок.

Парень был доволен, едва не счастлив от такого запуска. – Открывай! Ворота в рай! – крикнул из кабины.