Николай Гайдук - Романс о великих снегах

– У вас? – Сердце упало у женщины. – Занимал?

– Было дело, не скрою. До синюхи допьется, до чёртиков, и только уж потом в тайгу, на заработки…

– Вот-вот. А мне приходилось краснеть перед людями. – Глаза у женщины внезапно увеличились. – И много он вам задолжал?

– Да надо ли об этом говорить?

– Так вы, может, за тем-то и приехали?

– Нет, ну, что вы! Разве можно? Я к вам… – Фаддей Казбекович замялся, – вовсе даже не за этим.

– А зачем же вы?.. – спросила женщина, и сердце почему-то застучало жарче и сильнее.

Гитин шеей покрутил – непривычно в галстуке.

– Выпьем, что ли? По маленькой?

Любомила не расслышала.

– Маленький, маленький, – согласилась, оглядываясь. – Только шкодник большой!

– Хорошо беседуем, – пробормотал франтоватый гость, добавляя погромче: – Дело в том, что я вам… Я тебе предлагаю… – Он хотел сказать: «Руку и сердце», но эта фраза застряла в горле. Гитин закашлялся. Галстук расслабил. Губы облизнул, покосившись на бутылку вина.

«Сватовство майора! – затосковал Казбекович, в звании майора возвратившийся с войны. – Вот стыдоба! Уйти, что ль?»

Он поднялся, закурил, исподлобья поглядывая по сторонам.

В глубине двора виднелись бревенчатые рёбра недостроенной бани. Валялись доски, щепки, гравий. Топор блестел в пеньке.

Лодочный мотор стоял, накрытый куском рубероида.

Разволновавшись, Гитин подошёл к забору, пошатал. Столбик закачался – гвозди крякнули.

– Поправить надо бы.

– Поправим, – не уверенно ответила женщина. – Даст бог, всё поправится.

Гитин вернулся, докурил и аккуратно затоптал окурок. Платочком вытер лоб. Тонкие усики пощипал. Это сватовство было сущей пыткой для него. Фаддей Казбекович смущался, потел и постоянно порывался выпить – шевеля ноздрями, косился на бутылку.

– Тяжело? Одной-то… – Фаддей Казбекович узловатым ногтем ковырнул незабудки на скатерти.

– Нелегко. – Любомила покачала головой.

– Значит, согласна? А? Чего молчишь?

– Я не пойму. О чём вы?

– Да уж не маленькая, чтобы не понять.

– Перестаньте.

Глаза у Любомилы отсырели. Отвернувшись от гостя, она задумчиво стала смотреть в небеса. Так смотрела, будто ждала, надеялась, когда там шмелем зашумит и появится вертолет с её фартовым, непутёвым муженьком, улетевшим на прииски пообещавшим вернуться «с полной пазухой золота».

Гость налил вина – придвинул чайную чашку. – Ну, так что, Любомила? Что скажешь?

– Фаддей Казбекович! Ну, что людей смешить?

Он поправил чёлку.

– Я серьёзно. Почему – смешить?

– Ох, перестаньте. Ну, какая из меня невеста?

Угрюмо глядя под ноги, Казбекович продолжал тупое сватовство.

– Надорвешься ты в этом колхозе. А я бы вас в город увез. Парню нужен отец.

Любомила грустными глазами убежала куда-то в заросли задичавшего палисадника.

– Правильно вы говорите. Отец ему нужен. Отец, а не дядя. – Ну, знаешь! – Гитин хотел хватануть полную чашку вина и всё-таки сдержался – только пригубил. Поправил усики. – Дядя иной, между прочим, бывает иногда гораздо лучше, чем родной…

– Бывает. Редко, правда, но всё же…

– Ну, так вот! – Он опять пригубил. Вино раскрепощало, делало смелее. – Дело-то житейское. Мы с Иваном, бывало, вот так выпивали и он говорил. Будто чуял.

– Что говорил? Что чуял?

– Да вот, мол, если что-нибудь со мной, ну, то бишь с ним случится, ты, мол, Фаддей, не оставляй моих одних. Ну, вот я и пришел, и предлагаю… Руку, так сказать, и сердце… И всё прочее.

Женщина закрыла лицо руками.

– Господи, – прошептала, – стыдно-то как.

Опуская глаза, Гитин слюну проглотил – кадык шумно дёрнулся.

– Стыдно. Только он мне так говорил. Ей-богу.

– Да мало ли что он по пьянке говорил?!

И опять замолчали они. И тишина эта сгущалась – как перед грозой. В чашку с вином, сверкая, упала капля с яблони – кровавые кольца закачались в посудине. – А ещё Иван мне говорил…

Женщина умоляюще посмотрела на гостя. – Давайте не будем об этом! Я вас очень прошу!

Фаддей Казбекович набычился. Пощипал короткие усы.

– Не будем, так не будем. Я-то что…

– Вы только не серчайте! – Любомила поднялась и неожиданно ласково потрепала гостя по голове: – Мужик вы вон какой. Орел! В девках долго не засидитесь!

«Орел» сердито что-то проклекотал под нос. Тоже поднялся. Сбитую чёлку пятернёй причесал.

– Ты, девка, не шуткуй, а соглашайся. Я не каждый день вот так катаюсь – замуж приглашаю.

– Это верно. Я слушаю – ушам не верю. – А ты поверь!

– Вот найдут Ивана, тогда, может, поверю. А пока… Вы только не серчайте.

– Да я-то что… Ведь я не за себя…

Молчание стало давить обоих.

Ветер с крыши слетел, зашуршала листва на яблонях, капли посыпались гроздьями. Мокрой полынью потянуло от забора.

– Вы за меня, Фаддей Казбекович, не беспокойтесь. Ну что я? Ничего я не могу с собой поделать. Вот был он живой, гуливанил, гармошку драл напополам, и я тогда сама была готова сделать с ним, бог знает, что! А вот не стало… – Женщина сдавила грудь под сердцем. – Эх, ну да ладно, что теперь! Ступайте с Богом, и не серчайте. Вы хороший человек. Спасибо, что позаботились.

– Кушай на здоровье! – не без горечи сказал расфранчённый гость. – Ну, так что? Всё, стало быть, на этом?

– Всё, Фаддей Казбекович. Не обессудьте.

– Да ладно! – Мужчина сдавил её локоть. – Это ты не обессудь. Прости дурака.

Он как-то странно – глубоко и пронзительно – посмотрел ей в глаза. Зубами скрипнул и поднялся, поправляя галифе, которое чёрт знает, когда в последний раз напяливал.

Отвернувшись, гость прошёл к воротам, высоко поднимая начищенные сапоги.

«Прямо как на параде!» – мельком отметила женщина. Выйдя за калитку, Гитин скорёхонько свернул в переулок, где стояла полуторка. Воробей – пригревшийся, вздремнувший – слетел с капота, чирикая в сумрачном воздухе. Собака в соседнем дворе забрехала.

Поскользнувшись на траве, мокрой от росы, Гитин чуть не грохнулся возле машины. Пробормотав что-то вполголоса, он посмотрел в сторону тёмного, таинственного сада, где сидела женщина за столиком. Потом расслабил галстук и ощерился, открывая дверцу.

«Ну, слава тебе, господи! – Он чуть не сплюнул, облегчённо вздыхая. – Вот стыдоба! Сквозь землю провалиться!»

Забравшись в кабину, Фаддей Казбекович мимоходом глянул на себя в зеркало заднего вида. Покачал головой. «Жених, твою маковку! Лучше подохнуть, чем так женихаться!» Он сердито сдернул галстук – бросил на сидение.

Через минуту машина резко тронулась и, покидая деревню, так полетела по кочкам – на повороте едва не задавила какого-то бесхозного гуся, вольготно купавшегося в луже.

Послушав отдаляющийся гул мотора, Любомила, стоявшая возле калитки, медленно вернулась в беседку под яблоней. Посмотрела на вино. Вздохнула и отвернулась. Потом присела на край скамьи. Покусала губы. Усмехнулась.