Владимир Козлов - Родиться Царём

— Почему у него? — спросил бригадир, — мне кажется, больше всех выиграл Модест, и я на бутылку водки выиграл тоже.

— Дурит он падла нас всех, как последних лохов, — ходил и гнусавил по крыше Ломоносов.

— Дядя Митя ты хоть меня и постарше, но выбирай слова, а то ведь я терплю твои оскорбления до поры до времени. Не ровен час, что я и спрошу строго с тебя за слова. На будущее всё — таки постарайся быть со мной вежливым. Мне кажется, я тебя уже предупреждал об этом неоднократно…

Ломоносов попытался открыть рот, но бригадир подошёл к нему и, посмотрел строго в глаза:

— Ты хочешь разбора обстоятельств Митя? — спросил он. — Давай! Я не посмотрю что ты мой кум. Поставлю всё ваше звено вместе с тобой в шеренгу.

Митька недовольно засопел и отошёл к краю крыши.

После такого жеста бригадира, никто из кровельщиков не посмел ни одного слова сказать Олегу. Но с этого дня он занимался только растопкой котла и подавал битум на крышу.

Через три дня Возничий подошёл утром к Олегу и сказал:

— Всё хватит тебе истопником работать. Ты так в полной мере не освоишь профессию. Будем чередовать истопников, как делали всегда, а значит, установим очередь. А ты с сегодняшнего дня подымайся на крышу и дерзай, — постигай науку профессии. В скором будущем тебе придётся заменить меня.

Косарев появился на работе только через неделю с хорошим настроением и с ведром пурпурного ранета, который он высыпал на стол всей бригаде:

— Покушайте лично моей, не мичуринской породы яблоки? — сказал он гордо.

Олегу он отдельно сунул большое яблоко.

— Оцени Олег, — собственноручно прививал. Тебе специально отобрал за твой рецепт. Мы с отцом и братом уже неделю лечимся по твоему рецепту. Спасибо тебе за это! Результат колоссальный у всех. Я теперь по ночам и в туалет не бегаю, как раньше и поясница перестала болеть.

Он открыл клетчатую сумку, где были закручены жестяными крышами десять полулитровых банок с мёдом и кроличьим помётом.

— Вот это богатство я сейчас за милую душу продам нашим мужикам по тридцатке.

Олег яблоко есть не стал, а положил его в свою сумку, и загадочно посмотрев на Косарева, спросил:

— А не продешевишь ты дядя Вася с такой ценой? Гони лучше по полтиннику, не прогадаешь, только бригадиру не предлагай, а то он не правильно тебя поймёт.

— С Колей мы вместе росли, он почитай, что брат мне. Я ему продавать не буду. Позже подарю ему пару банок, как сам вылечусь и ума наберусь.

И у Косарева торг получился удачный, несколько банок он продал в своей бригаде. Только один Митька у него купил две банки. И по одной взяли Шаталов и Горохов, а шесть остальных забрала бригада болгарских кровельщиков, которая работала с ними на одной крыше.

Деньги, которые он выручил от продажи «кроличьего мёда» в обеденный перерыв все спустит на картах. Они прочно осядут в кармане Олега.

Косарев от злости начал бить себя ладонью по голове.

— Долбан я бестолковый, зачем полез на двух тузах? Глядишь, и деньги бы были целы.

— Нет, земляк, если сел в картёжный круг будь готов ко всему, и воспринимать выигрыш и проигрыш нужно как должное, — мудро произнёс Возничий. — А сейчас пора на низ, — взглянул он на часы, — конец рабочего дня.

Олег внизу умылся и переоделся. В кармане куртки ощутил яблоко, которое ему дал Косарев. Надкусив, его он увидал, что мякоть яблока имеет местами коричневый цвет.

— На, смотри, чем ты меня угостил? — положил он перед Косаревым надкушенное яблоко.

— Возможно, испорченное яблоко попалось, — спокойно сказал Косарев, — возьми на столе другое. Яблок много, неделю будем есть.

Олег не притронулся к другим плодам, а надкушенное яблоко выкинул в ведро с мусором.

***

Когда Олег принёс в бригаду пять литров самогону за свою будущую свадьбу, в бытовку нагрянули болгарские кровельщики. Они довольно — таки все прилично изъяснялись на русском языке. Особенно удачно и чётко они владели русским матом. Болгары с претензиями накинулись на Василия. Обвинив его, что в мёде вместо ценного ингредиента плавает помёт кролика.

Выставив на стол купленные у него банки, они потребовали возвратить деньги.

— Да эти кроличьи шарики. Но именно они мёду дают исцеляющий эффект. Не верите мне, спросите вон у него, — показал Василий на автора рецепта.

Олег не ожидавший такого поворота дела, наигранно возмутился:

— А что ты на меня стрелки переводишь? Я же тебе рассказывал про особую породу кроликов. А это в мёде самое натуральное говно, которое внутрь употреблять может и не вредно, но наверняка невкусно, хоть оно и в меду плавает.

Василий от такого вывода открыл рот. Жадно, чуть не задыхаясь, глотнул воздух и вперил свои глупые глаза на Олега:

— Это, что выходит я и все мои родственники ели сладко — ядрёное говно?

Бытовка задрожала от неудержимого смеха.

Когда смех затих Олег, улыбаясь, ответил:

— Об этом ты меня мог бы и не спрашивать. Сам должен понимать, что это натуральный продукт. А за теми особыми кроликами — нужно ехать в Сумскую область.

— Ах ты, злодей такой, я по твоему рецепту половина фляги мёда испортил, куда мне его теперь девать? — кричал на всю бытовку Косарев.

Митька, сжавшись в углу, молча сопел и ни на кого не смотрел.

— А мы с Костей Шумовым его и домой не уносили, вон на окошке стоит твой мёд, — сказал Горохов, — заберёшь его назад, а деньги вернёшь.

— Зараза, сволочь никудышная. Ввел меня в такие расходы, — не унимался Косарев.

— Хватит глотку рвать? — одернул его бригадир. — Я собственными ушами слышал, как ты Грачёву рассказывал, что тебе помог этот необычайный нектар. Вот и продолжай его кушать.

Вся бытовка вновь наполнилась оглушительным хохотом.

— Ты есть путка, — показывали пальцем у виска болгары, — в получку верни нам рублики?

— Идите на хрен турки сраные, я покажу вам сейчас такую путку, — психовал Косарев.

Все знали, что слово путка у болгар считалось самым оскорбительным ругательством, и переводилось оно с болгарского языка на русский, как женский половой орган.

Болгары ушли, а Василий, не унимался от негодования. Злился он на весь белый свет. Всем припомнил старые обиды, а на Олега обрушил самый большой шквал грубого деревенского сленга.

Будь другая ситуация Дорогой среагировал бы жёстко на эти оскорбления, но в этот раз не мог. Его яркий протест против жизненного уродства, дал такой результат, о котором он совсем не думал. Его давил внутренний смех. Он с трудом сдерживался, чтобы не расхохотаться, И поэтому он вновь начал поучать Василия, как правильно делать целебное кушанье:

— Сам виноват липовый провизор, — слегка улыбнулся он. — Я же ясно тебе писал на бумаге, кроличьи катышки пропустить через кофемолку. А ты этот душистый фундук в банки раскидал и мёдом залил. Поэтому у тебя сомнительное снадобье получилось. А придерживался бы моего совета, то с сегодняшнего дня ты бы получил почётный статус народного целителя. К тебе бы народ как в мавзолей валил за этим лекарством.