Татьяна Алюшина - Моя первая любовь (антология)

— Привет, давай знакомиться, — весело сказал он и протянул мне руку. — Меня Дмитрий зовут, как ты уже, наверное, поняла.

Я прикоснулась к его горячей сухой ладони пальцами, и меня внезапно бросило в жар. Я глубоко вдохнула, пытаясь справиться с этим непонятным чувством, преодолеть его, обрести наконец дар речи, и выдавила:

— Да… Мне… Меня… — Потом снова перевела дыхание и начала снова: — Мне сказали поговорить с вами, и вот…

— А, ну да, я понял.

Он задрал голову и посмотрел куда-то вверх. Проследив за его взглядом, я заметила под потолком студии крепившийся к деревянной балке толстый металлический крюк.

— Вон, видишь крюк? — он указал мне на него рукой.

Я кивнула.

— Когда будет взрыв, тебя подбросит волной. Так вот, ты хватайся за этот крюк и держись за него изо всех сил. Смотри не упади, а то поломаешься. А мы потом тебя снимем. В конце смены…

Лицо его было совершенно серьезным. Я снова взглянула на крюк, попыталась мысленно прикинуть высоту и испуганно пролепетала:

— Хорошо, конечно. Но как же…

— Шучу, — вдруг беззаботно бросил он.

Я обернулась к нему и увидела, что в его темных глазах плясали искорки смеха. И снова вспыхнула — ужасно неловко было из-за того, что выставила себя такой идиоткой.

— А вы кто? — сердито буркнула я.

И он непринужденно объяснил:

— Постановщик трюков. Меркович Дмитрий.

Чуть позже, когда я сидела в гримерной, туда заглянул этот шутник и сунул мне какой-то странный рукав из специальной плотной ткани.

— Вот защита, — объяснил он. — Надень на руку, сейчас трюк будем репетировать.

А я, все еще злая на него из-за этого его остроумия, отбросила в сторону защитную ткань и решила про себя: «Подумаешь, какой великопафосный красавец. Без твоих штучек обойдусь».

Зато потом, когда Азаров объяснил мне, что нужно делать, и я по команде вырвалась из рук державших меня актеров, высадила гитарой специальное безопасное стекло, выскочила через прорезанное в декорации окно и свалилась на подготовленную на полу каскадерскую подушку, я от души пожалела, что не подчинилась распоряжению Дмитрия. Я весьма крепко приложилась локтем — и это не осталось незамеченным.

— Ты чего? — спросил меня Меркович. — Ударилась? Неужели защита лопнула?

И рванул вверх рукав моего платья. Затем удивленно уставился на обнаженную руку, провел по ней пальцами и спросил:

— А где рукав, который я тебе принес?

Я растерянно пожала плечами, снова чувствуя себя кромешной идиоткой.

— Детский сад какой-то, — покачал головой он. — Мне что, тебя проверять надо?

А затем сам принялся натягивать на меня этот злополучный рукав. Я замерла, затаив дыхание, и каждое прикосновение его великолепных пальцев словно ожогом оставалось на моей коже…

В этот день у меня появилось новое поле деятельности. Я вдруг поняла, что жизнь состоит не только из постылых вгиковских стен и попоек с унылыми однокурсниками, такими же мятежными существами, как и я.

Нет, в моей жизни еще присутствовало и кино. Но все равно его волшебное таинство, заканчиваясь, не могло наполнить до конца мой внутренний мир чем-то важным и существенным.

И вот появился он. Моя душа, измученная потребностью кого-то любить, приободрилась. Я нашла своего героя, наполнила мысленно самыми необходимыми для моего избранника качествами и создала себе кумира.

Вскоре состоялась и запланированная киноэкспедиция. Нужно было отснять несколько сцен на натуре, и вся наша развеселая съемочная группа выехала в подмосковное Протвино. Стояло самое начало июня, и все кругом зеленело, цвело и благоухало. Еще не запыленная, чистая листва опьяняла свежим запахом, во дворе нашей простенькой провинциальной гостиницы цвели на клумбах яркие — оранжевые, малиновые, сиреневые — цветы. Кругом чувствовалось яростное биение чистой молодой жизни. И я сама от всего этого словно сошла с ума. Блестела глазами, двигалась порывисто и легко, то замирала по углам, то вдруг принималась напевать. Меня переполняло острое, пьянящее, булькающее внутри, словно шампанское, ощущение радости. И то, что Дмитрий о моих восторгах не знал, нисколько меня не смущало. Меня не волновала ни разница в возрасте — Дмитрию, как я теперь уже знала, было за сорок, — ни то, что кроме съемочной площадки мы почти не общались. Мне, как всякой романтически настроенной молодой особе, казалось, что однажды все сложится само собой, мы возьмемся за руки и неспешно уйдем в закат.

В один из дней нам предстояли съемки эпизода, где Зинаида со своим возлюбленным должны были выпрыгивать из горящего поезда. Вернее, из горящего поезда должна была выпрыгивать пара каскадеров. А в сцене, в которой была задействована я, поезд стоял на месте, а камера ехала вдоль состава на специальной тележке, что создавало иллюзию движения. Моей задачей было повиснуть на шее у моего возлюбленного офицера и вместе с ним нырнуть в пустоту из двери вагона. Камера показывала офицера со спины, зато мое лицо давала крупным планом. Именно поэтому вместо актера Колесова, исполняющего роль офицера Белоклинского, в сцене задействован был дублер — Дмитрий. Можно себе представить, в какой трепет привели меня предстоящие съемки.

Я раз за разом представляла себе, как окажусь на руках у человека, которым все последние дни были заняты мои мысли. Как мы с ним вместе шагнем в открытую дверь вагона и полетим на землю. Все это казалось мне очень символичным — как будто сама судьба хотела показать моему прекрасному каскадеру, что мы с ним должны быть вместе, шагнуть в бездну и либо выжить, чтобы никогда уже не разлучаться, либо погибнуть.

Дмитрий и сам заметно волновался перед съемками этой сцены и на время прекратил свои вкрадчивые шуточки. И я, разумеется, решила, что он переживает из-за меня, боится, что в такой напряженный момент не справится с чувствами и выдаст себя. И в его темных внимательных глазах мне уже чудились проблески настоящей страсти. Думаю, он, конечно, догадывался, что за пожар пылал в моей трепетной душе, и осознание это ему льстило. Он и сам вроде как с удовольствием поддерживал игру — порой позволял себе долгие взгляды, какие-то особые интонации в разговоре со мной. И все это я, разумеется, принимала за признаки зарождающегося чувства ко мне.

— Оля, — наставлял он меня в тот день перед началом съемки своим тихим голосом. — Значит, смотри, все происходит быстро. Азаров тебе кричит: «Прыжок!», ты хватаешься за мою шею, а дальше я все сделаю сам. Ты, главное, держись за меня. Поняла?

И я кивнула, глядя на него как завороженная.

— Мотор! Камера! Начали! — скомандовал Азаров. И почти сразу же крикнул: — Прыжок!

И я прыгнула, всем телом прижалась к нему, поражаясь тому, какой он сильный, теплый, как хочется мне вот так повиснуть на нем и никогда-никогда не разжимать рук.