Татьяна Алюшина - Моя первая любовь (антология)

Герка семенил следом и болтал без умолку:

— А я думал, что вы совсем ушли, хотел домой уже, а Вадик сказал, что вы вернетесь. Я ему говорю: «Иришка гордая, она и не таких видала, за ней взрослые парни бегают». А он мне: «Нет, подождем». Почему вы вернулись?

— У меня сегодня как раз свободный вечер от взрослых парней, — я прыснула, Наташа тоже.

Мы подошли к лодочкам.

— Заходи. — Вадик ждал, пока я поднимусь по ступенькам и встану напротив него.

— Крепче держись, а то вылетишь, — предупредил он. Я поудобнее обхватила толстые железные канаты. Пожилой карусельщик убрал доску, удерживающую лодку, и качнул нас пару раз.

Вадик принялся глубоко ритмично приседать, увеличивая амплитуду колебания качели. Лодка взлетала все выше и выше. Мы, не отрываясь, смотрели друг другу в глаза. Я уже начала думать, что мы достигли предела возможности старых качелей, но мой партнер выжимал из них все больше и больше. Вскоре наши взлеты достигли того уровня, когда нос лодки оказывался вертикально направленным в землю, а наши тела горизонтально парили над ней. Лодка со свистом прорезала воздух, мое тело то теряло вес, то наливалось тяжестью, и я удерживалась в лодке только потому, что намертво сцепила пальцы на канатах, зато мои каблуки при каждом новом взлете предательски отрывались от скамейки. Я уже не могла видеть лица Вадика. Мои волосы превратились в ветер, они хлестали меня по щекам и глазам, взлетая рыжей гривой или уносясь назад конским хвостом. Ободок, удерживающий их, давно упал и валялся, должно быть, где-то на земле. Снизу кричали несколько голосов, но я не могла разобрать слов, ветер свистел у меня в ушах, потом их совсем заложило.

— Хватит, — умоляла я своего мучителя одними губами, — хватит, остановись!

Но мы продолжали летать, и летали, летали…

Внезапно я почувствовала резкий удар, больно отозвавшийся в предплечьях. Колени стали ватными, а тело, сразу обретя вес, словно потеряло опору и обвисло, держась на сведенных судорогой руках. В голове стоял звон. Сквозь него я слышала, как карусельщик ругает Вадика, а тот коротко огрызается.

— И чтоб я тебя больше не видел!

— Да ладно…

— Иди, иди!

Я с трудом разжала пальцы, содранные ладони горели, я кое-как забросила назад волосы.

— Твой ободок, — Герка внезапно очутился рядом и протягивал мою потерю. — Я думал, вы убьетесь, — тихо сказал он.

Я с трудом выбралась из лодки, натянув на лицо улыбку. Вадик стоял внизу, у ступенек, и смотрел, как я надеваю на голову ободок.

— Ты похожа на Аленушку, нет, на колдунью… Я фильм смотрел, — он подал мне руку, когда я спускалась.

— Ишь, донжуан хренов, — хмыкнул карусельщик.

— Почему ты ничего не сказала? — спросил Вадик.

— А что я должна была сказать?

— Ну, ты могла попросить меня остановить. А то я так раскачался, что думал: сейчас солнышко сделаем. Сам испугался. А ты молчишь.

— Хотел напугать меня? Ладно, Вадик, все было замечательно, можно сказать — незабываемо! — наконец-то мне удалось засмеяться. — Но на лодочки я с тобой больше не пойду.

— С ума все посходили, — пробурчала недовольная Наталья.

В тот вечер мы долго гуляли по пустым улицам поселка. Сидели на школьном дворе, болтали обо всем на свете, и мне больше всего хотелось, чтобы Герка с Наташей поскорее ушли по домам, исчезли, а мы бы остались вдвоем… В конце концов, мы все вместе проводили Наташу, а потом пошли провожать меня. Герка ни за что не хотел отстать и упорно плелся сзади, время от времени пытаясь вступить в разговор.

Мы расстались у калитки, благоразумно пожелав друг другу спокойной ночи. Я ждала до последней секунды и дождалась.

— Да! — Вадик словно только что вспомнил. — Предлагаю устроить небольшую вечеринку, вы как?

Я замерла, Герка замялся.

— Через три дня! — Вадик не ждал возражений и не принимал их. — Три дня меня не будет, я в деревню поеду, коров пасти.

— Чьих коров? — удивилась я.

— Общественных. В деревне, где живут мои дед с бабкой, коров пасут по очереди все жители. Но дед с бабкой старые, болеют, поэтому, когда приходит их очередь, коров пасу я.

Я с сомнением посмотрела на его щегольской джинсовый костюм, перевела взгляд на руки.

— Да не сомневайся, Ириша, — Герка засмеялся, — я тоже пасу, куда деваться!

— Ладно, ближе к делу, — перебил его Вадик, — все свободны через три дня?

— А где? — спросила я.

— У моей бабушки.

— В деревне?

— Нет, у другой бабушки. В деревне живут мамины родители, а папина мама живет в поселке, на Ленина… Часиков в шесть всех устроит?

Мы согласились.

Я вошла в совершенно темный двор и уселась на крыльцо, чтобы дать возможность своим бешено скачущим мыслям угомониться и вернуть себе хоть малую толику былого спокойствия.

Что со мной? — спрашивала сама у себя.

Ты случайно не влюбилась?

Нет, этого не может быть!

Не будь такой самонадеянной!

Я? Нет, никогда! Ведь скоро уезжать… Ничего страшного, легкое увлечение… развлечение…

Я дышала ночью, ее звуками и запахами, и внутри меня была ночь — жаркая и темная. Она начала отсчет, было без каких-то минут три.

Утро и весь вожделенный третий день я готовилась, использовала все доступные мне средства: вымыла голову, тщательно продумала свой наряд, распотрошив содержимое чемодана, привезенного с собой. Наконец после долгих раздумий и примерок я остановила свой выбор на совершенно неприличной красной кофточке, открытой со всех сторон, и узкой джинсовой юбке. Все это я выгладила старым бабушкиным утюгом, ежесекундно рискуя. Характер утюга был непредсказуем. Он гладил только в одном положении, когда был на «максимуме», но в том-то вся и беда, утюг разогревался докрасна, и, чтобы его остудить, приходилось выдергивать шнур из розетки. Я страшно нервничала, но мне все-таки удалось сладить и с утюгом, и с юбкой.

К вечеру меня уже изрядно лихорадило, и это мешало довести макияж до того завершающего штриха, который обязан был превратить меня из обычной молоденькой девчонки в искушенную жизнью роковую деву.

Ровно за час до назначенного времени я была готова, оставалось только нервничать и ждать телефонного звонка. Он ударил по моим напряженным нервам, как электрический разряд на влажную кожу. Правда, мне хватило самообладания лениво протянуть в трубку:

— Да-а? Это я… Помню… Да, мы скоро будем. — Я почти умирала. Ни в чем не повинная трубка полетела на рычаг, я метнулась вон из дома, кинув бабушке обычное и никогда не выполняемое «буду не поздно».

С Натальей встретились на углу моей и ее улиц. Взялись под руки. Возбужденные, мы то и дело ускоряли шаг, но, спохватившись, одновременно сбавляли темп и всю дорогу судорожно похихикивали.

— Надо опоздать, — все время твердила я, — хоть на несколько минут. Надо опоздать…