Татьяна Алюшина - Моя первая любовь (антология)

Подруга соглашалась со мной, поэтому мы уселись на скамейку у вокзала, стараясь высидеть хоть немного из этих самых минут. Мы обе твердо помнили: знающие себе цену девушки всегда опаздывают.

В итоге нам это удалось. Мы подошли к дому, где жила бабушка Вадика, спустя десять минут, после назначенных шести часов вечера.

Дом был двухэтажный. В квартире у Вадиковой бабушки даже балкон имелся. На этом балконе я и увидела поджидавших нас ребят: Герку, Вадика и Геркиного закадычного дружка Ваську. Кавалеры принарядились ради такого случая: Герка надел костюм с галстуком. Но мой взгляд был прикован к Вадику. Он стоял у самых балконных перил и, увидев нас, слегка наклонился вперед, что-то крикнув о нашей непунктуальности. Но не это сейчас волновало меня; я остановилась как вкопанная, в голове словно сложилась не дававшая покоя головоломка, я узнала незнакомца из своего зимнего сна.

Наталья дернула меня за локоть, помахала в ответ ребятам и ответила, что начальство не опаздывает, а задерживается. Не слишком умно, но все же лучше, чем ничего.

Мы вошли в темный подъезд и поднялись на второй этаж по скрипучей деревянной лестнице. Дверь справа открылась, Герка заметил первый:

— Красный верх, синий низ; вы что, договорились?

Одетый в велюровый батник цвета спелой вишни и синие джинсы Вадик сострил:

— Нет, мы почувствовали друг друга.

Пили сухое вино, танцевали, а потом Вадик взял гитару и спел о цветах, которые он положит под окнами у любимой в полночь, а сам тихо удалится, чтобы она на заре нашла эти цветы…

Он пел и смотрел на меня, а мне казалось, что это он так объясняется мне в любви, словами чужой песни.

Выпитое вино отпустило мою разбушевавшуюся фантазию, я таяла в лучах бездонных бархатных глаз, как кусок сахара в свежезаваренном чае. Сомнений больше не было — я влюбилась.

В моем распоряжении было что-то около месяца, в конце августа я должна была уезжать домой: ждал выпускной класс. То есть времени почти не оставалось.

На следующий день Наталья предложила вместе с ее родителями поехать на Дон. Дальновидные родители решили собрать нашу гоп-компанию и посмотреть, кто и что может угрожать их дочери. Разумеется, никто не отказался, и наша пятерка в прежнем составе погрузилась в служебный «уазик» Наташиного отца. Меня, как самую легкую и маленькую, решено было посадить на колени. Понятно, чьи колени я предпочла! Но мой возлюбленный через несколько минут принялся стонать, что ему тяжело и жарко и затекли ноги. Благородный Герка тут же пересадил меня к себе, а освободившийся от тяжелой ноши Вадик всю дорогу балагурил с нами, смешил родителей и всячески развлекался. Видимо, удовольствие от поездки получили все, кроме меня. Но я упорно не желала сдаваться.

На пляже мы пробыли недолго: успели несколько раз искупаться, попытались построить замок из песка — вот и все. Не считая того, что Вадик заговорщически рассказывал нам о монастыре, выдолбленном прямо в меловой горе и чудом сохранившемся; о том, как неплохо было бы сходить туда. Еще они вспоминали с Геркой каких-то девчонок, которых водили в пещеры. Они смеялись одним им известным подробностям того похода, и в конце концов Вадик пообещал на днях показать нам то, что осталось от монастыря.

Чувство ревности ощутимо клацнуло, прищемив и без того ноющее сердце, так что пришлось сделать глубокий вдох и выдох, оставаясь внешне непринужденной, и любопытствовать, задавая невинные вопросы. То, что я поеду с ним еще раз в эти пещеры или еще куда-то (мне было все равно куда), не вызывало у меня никаких сомнений.

Конечно, Наташу родители ни за что не отпустили бы.

Пришлось придумать отмазку — мы якобы идем на пруд на целый день. Пруд находился за поселком, был мелким и грязным, но местная речка — еще хуже. Так что у родителей не должно было возникнуть подозрений. Чтобы подружку не выдали мои же дед и бабушка, пришлось соврать и им.

Утром, около одиннадцати, мы собрались на автобусной остановке. Наталья волновалась из-за родителей, ее волнение передалось мне, я чувствовала себя преступницей. Ребята посмеивались над нашими страхами и уверяли, что никто ничего не узнает. Но напряжение не покидало нас и тогда, когда удалось втиснуться в переполненный автобус, и позже, когда Наташа увидела кого-то из знакомых.

— Я выйду, — шептала она, готовая впасть в истерику. Но автобус тронулся, и выйти из него не было никакой возможности. Мы висели на поручнях, наши тела бились о мешки, набитые зерном и семечками, оцинкованные ведра, узлы и сумки. Зажатые со всех сторон плотными и потными пассажирами, мы потихоньку проклинали соседей с их непомерным грузом.

Наконец автобусная пытка окончилась, и нас выбросило на пыльный деревенский пятачок.

— Сагуны, — объявил помятый Вадик, — сейчас поймаем попутку, она нас подбросит до места.

Мы пили воду из-под колонки, а потом пошли узнавать расписание автобусов. Автостанция, по совместительству столовая, имела одну достопримечательность — огромное, во всю стену зеркало.

— Да красивая, красивая, — мимоходом бросил мне Вадик, и я застыдилась своего беглого взгляда, скользнувшего по отражению.

Нас согласился подвезти молодой парень на ветхом «газоне». Мы с Натальей уселись в кабине, а ребята полезли в кузов. Вадик, подсаживая нас, сетовал, мол, больше нет места, и мне показалось, что он с большим удовольствием одну из нас точно отправил бы в кузов, чтобы самому разместиться рядом с водителем, а не глотать пыль по дороге. Хотя ехать было совсем недалеко, мы могли бы пройти пешком.

Водитель остановился у общественного пляжа, мы сразу же ринулись к воде, чтоб смыть с себя пыль и пот.

Я, уже достаточно натерпевшаяся от дороги и почти жалеющая о том, что согласилась поехать, немедленно скинула одежду и, бросив друзей на произвол судьбы, побежала по горячему песку туда, где берег был полон людей: молодых и старых, с визжащими и гомонящими детишками, с резвящейся разновозрастной и разнополой публикой, туда — в самую гущу. Я бежала ровно. На ходу сорвала резинку с волос, чтобы они красиво колыхались в такт движению лопаток. Я ни на кого не смотрела, но чувствовала, как в меня впиваются десятки взглядов. Мне это было необходимо просто физически, чтобы подавить состояние ущербности, появившееся благодаря поведению моего возлюбленного.

Несколько прыжков — и я врезалась в упругое течение, окунулась, проплыла вперед, выровняла дыхание, перезлилась и повернула назад. Вышла из воды и только теперь огляделась в поисках друзей. Они медленно шагали по мокрому песку, высматривая меня. Герка нес мою одежду, аккуратно перебросив через локоть джинсы с футболкой, в другой руке сандалии.