Роман Солнцев - Золотое дно

Васильев, невозмутимо глядя перед собой, молчал. О чем он думал? Чью сторону примет?

Хрустов, как мне кажется, толком не слушал этот разговор, шкрябал пальцами бородку и растерянно бегал глазами. Мы с ним переглянулись и, я надеюсь, похоже думали. О чем вы, господа начальники?! Я, например, пролетев над разбухшим морем, ощущал со страхом, почти физиологическим, как ощущают прилив собственной крови к голове, — медленный и неуклонный подъем воды к макушке плотины. Неужели они этого не чувствуют?!

Может быть, им бы стоило сейчас обзванивать другие, расположенные вниз по течению, ГЭС? Если начнется неуправляемый гибельный паводок, чтобы подстраховали друг друга. А может быть, прямо сейчас бы начали стравливать воду. Но даже мне было известно: это не делалось, потому что и без того уровень воды нынешним летом в Зинтате высок и сотни поселков на берегах подтоплены, а с открытием створов могут быть просто снесены.

А начальники между тем продолжали препираться:

— Если ваш Чубайс поднимет для нас тарифы…

— Тарифы поднимает не Чубайс, а правительство!.. — цедил в ответ Маланину Туровский.

— Не имеет значение! Одна шайка-лейка! Если они поднимут, они сокрушат нашу область, сокрушат бюджеты заводов и городов.

— Но, кстати, именно Чубайс предложил недавно сохранить для Сараканской области льготный режим еще на два года.

— Кто этому поверит?! Это лишь для того, чтобы я забрал иск из суда! А он бы засветился, как благодетель!

— Чубайса можете обвинить в чем угодно, но только не в том, что он не держит слово, — бросил Валерий Ильич. И кажется, опрометчиво сделал.

— Да?! И где машина «Волга» на каждый ваучер любому гражданину России?! — победоносно сверкнул очками Маланин и налил себе воды в буфер. — Я ему написал письмо: дайте гарантию хотя бы лет на десять! Мы же должны планировать, нормально жить. Он не ответил! Так что мой иск остается в действии.

Васильев, наконец, разомкнул сухие уста, которые в прежние годы казалось все время таящими усмешку, а нынче, как мне показалось, они скрывают разве что страдание.

— Вы хотите отменить приватизацию, Володя?

— Мы хотим отменить ее в той форме, как она была проведена! «О применении последствий недействительности ничтожной сделки по приватизации ГЭС». Наши аргументы, Альберт Алексеевич. Еще в девяносто третьем году Конституционный суд России признал неконституционным пункт указа Ельцина о внесении гидростанций, находящихся на территории сибирских регионов, в уставный капитал РАО. Во-вторых. Как я уже говорил, согласно действовавшей тогда Конституции имущество ГЭС могло находиться и в федеральной собственности, и в нашей. Во время приватизации это не было в документах уточнено и учтено. И вопрос о праве собственности на имущество самой ГЭС также не был решен. Просто отдали РАО — и всё! Мы требуем от ГЭС, чтобы она вернула имущественный комплекс в федеральную собственность. А РАО ЕЭС должна вернуть акции ГЭС в госсобственность, это восемьдесят процентов.

Туровский, театрально опустив веки, с кислой миной слушал слова бывшего комсомольского секретаря УОС, парня не самого умного и даже трусоватого.

А у меня в памяти мелькнули стихи Пушкина: «Как изменилася Татьяна, как быстро в роль свою вошла».

— Начальник прессслужбы РАО ЕЭС недавно ответил вам, — проскрипел Валерий Ильич. — «Иск является необоснованным». Торговля по поводу тарифов неуместна. Рынок ест рынок.

— Вот! — показал на директора ГЭС выгнутой ладонью, как Ленин, Маланин. — Весь ответ!

— Нет, не весь. — Туровский все поглядывал на Никонова и Бойцова, но те молчали. Ищук же и вовсе сидел, отстранясь и играя пальчиками по краю стола, как на пианино. — Если вы требуете национализации, вы должны доказать, что были нарушены интересы Российской Федерации, а не интересы Сараканской области.

— Значит, Федерация — сама по себе, а наша область — сама по себе?! Федерация — это Москва, ее вожди. Я понимаю, если мы выиграем, многие в Сибири, и не только в Сибири, воспрянут, начнут судиться с олигархами и прочими волками, чтобы вернуть несправедливо отнятое.

— Вы выиграете шиш у шарика, — жестко ответил Туровский.

«Ишь ты, каким может быть Валера! — удивился я. — Где вчерашняя усталость, унылость? Я уж не говорю про его желание всё бросить и уехать, о чем он мне говорил недавно ночью в бараке. Может, что-то случилось, чего я не знаю? Почему откровенно ухмыляется Никонов?»

Васильев негромким голосом остановил спорящих.

— Но, дорогие ребята, если начнется пересмотр приватизации, это же гандикап, говоря по-шахматному. Нет, я не про кровь… а про то, что инверсторам, в том числе и вам, уважаемый Владимир Александрович, вашему региону, придется компенсировать разницу за последнее десятилетие между вашим местным, льготным тарифом и средним энерготарифом по стране. А это безумные деньги. Область ляжет ниже пола.

За столом в очередной раз наступило молчание. Слышно было, как за окном тенькают синицы, как вдали, кажется, покряхтывает гром, но туч не было видно. Тем не менее, небо оставалось сумеречным и, не смотря на это, поражало огромной светосилой. Даже здесь, в доме, было больно глазам. Наверное, из-за того, что в Саянах чистейший воздух. Мне вдруг захотелось лечь где попало и уснуть.

Наверное, такую же усталость почувствовали и другие за столом.

— Ладно, товарищи, — посмотрев на палец, вздохнул Маланин. Видимо, тоже вдруг утомился (вместо современного «господа» брякнул родное «товарищи»), да и подумать надо о дальнейших действиях. — Немного отдохнем.

Может быть, решил переговорить по одиночке с каждым из гостей. Партия прежде так одолевала «сомневающихся».

Маланин выпил воды и поднялся.

Договорились собраться за ужином.

Я стоял у окна и смотрел на зеленую лужайку возле дома. Надо же — в августе — белые шары одуванчиков! Внизу, на материке, они давно уже облетели…

В кустах повыше что-то белеет… и гадать не надо — снег! А по распадку рассыпаны ослепительно синие ирисы. Здесь, как в Альпах, смешаны времена года. Если пойти еще дальше по склону, в гору, к гольцам, то можно зайти и в зиму, если не в весну. Небось, от сильного жара с небес только что расцвел багульник со своими шелковыми, нежнорозовыми флажочками, а ведь вирские бабули, небось, в мае торговали им на базаре….

Закурить бы, да нет сигарет, да и не стоит. Время от времени теснит сердце… и левая рука словно бы зябнет…

В дверь постучались.

— Да-да? Сережа? Леша?

— Это я, Владимир, — был неожиданный ответ. На пороге стоял высокий, громоздкий губернатор, снял тяжелые очки с переносицы. — Я ведь тебя тоже помню, Родион. Ты фотографировал меня и Валеру на фоне красного знамени, которое нам привезли из ЦК комсомола. Для всех наших я остался Володя, Владимир. — Маланин медленно прошел в комнату и встал, занимая почти все пространство между койкой и шкафом для одежды.