Роман Солнцев - Полураспад. Очи синие, деньги медные. Минус Лавриков. Поперека. Красный гроб, или уроки красноречия в русской провинции. Год провокаций

— Леша, почему ты со мной не хочешь поговорить? — дышала в ухо Бронислава. — Что тебя мучает? Ведь все уже хорошо?

— Да… да… пожалуйста… дай мне поспать…

Но однажды среди ночи позвонила Лиля, жена Севастьянова, и промурлыкала, что все в порядке, муж просит извинить его, что1 отдано науке, то отдано науке. Он назначен вице-президентом крупного московского банка, и они переезжают в столицу…

Можно было порадоваться. Но, если Михаил Федорович, а главное оставшиеся здесь его друзья, действительно люди из темного, опасного мира, не начнут ли со временем снова чего-то требовать?

Что ж, авось Бог не выдаст, свинья не съест. Главное — стройка в сосновом бору началась. Что же касается кредита, Марьясов с улыбкой его как бы пролонгировал. Как-нибудь.

А надутый пузырь по имени мистер Белендеев давно уже, по слухам, улетел в свои Штаты. Скатертью дорога.

Наступил ноябрь. К радости людей, уставших от ненастной осени, созрела тишина и выпал пышный первый снег. На перекрестках с визгом забуксовали машины, мальчишки возле подъездов лепили снежных баб — они на каникулах. В городе стало светло и празднично, и Алексей Александрович вдруг успокоился.

Не так же все плохо! Вот и директор Института биофизики Кунцев, наконец, вернулся из Испании, загорелый, как араб, поприветствовал всех шелестящим голоском, уверяя, что тосковал по Родине и ловил на коротких волнах Москву и что судя по последним высказываниям Президента «ситуасия» (он вместо «ц» произносил «с») в науке вскоре должна измениться…

А еще порадовал Алексея Александровича его сотрудник Ваня Гуртовой рассказал, какая занятная получается картина на биостенде, работающем с микроводорослями Chlorella vulgaris, если… да, да…

И Женя, Евгений Васильевич Коровин, после больничного явился, сверкая угольными глазами, сказал, что у него родилась гениальная идея, и потопал в свой отсек колдовать, как Люцифер, над разноцветными мензурками и колбами, которыми он спасет отравленную землю России…

И даже Артем Живило вдруг засел безвылазно за свой стол с чашками Петри и микроскопом, время от времени во весь голос ругая Израиль за чрезмерную практичность тамошней научной элиты.

— Звонил дяде. Если ты уже академик, с тобой еще будут говорить. А так… «слишком вас много…»

У самого Алексея Александровича работа над новой — пока что «секретной», в стол — книгой (о мегаязыке всего живого) тоже чуть-чуть двинулась. Безумная идея? И пусть, пусть…

Но вот в один из ясных зимних (уже зимних!) вечеров повеселевший Алексей Александрович довольно рано пришел домой и узнал от Брониславы неприятную весть: мать не вернулась из церкви, еще с утреннего своего захода. Опять обидели?! Да как смеет Броня?!

Он мучительно посмотрел жене в глаза.

— Да истинный крест! — воскликнула Броня. И по тону ее было понятно: тут что-то другое. — Ушла с палочкой своей… Чаю попила, я ей говорю: снег идет, скользко… Она надела свои любимые чуни.

Он позвонил Светлане — телефон не ответил. Выскочив на улицу, поймал такси и застал сестру дома, только что вышедшей из ванной, с мокрыми волосами, — к его ужасу, матери и здесь не было.

Светлана лихорадочно пожужжала феном, оделась, и они вместе побежали сквозь возобновившийся снежный буран в церковь. Но матери там не оказалось, и вообще народу было немного, хотя железные двери еще не заперли.

Может, к кому из подружек по вере завернула? Да где искать?

Лишь на рассвете Алексею Александровичу сообщили по телефону из милиции, что гражданку Левушкину подобрала дежурная машина, старуха лежала ничком на тротуаре — видимо, поскользнулась, а встать не хватило сил… Так в снегу и валялась…

Объяснить, где живет, не смогла, отвезли в ближайшую больницу, и только утром, придя в себя, она назвала свои адрес и телефон.

Слабую и беспамятную женщину три дня продержали в больнице, потом с неделю мать болела дома. К счастью, воспаления легких не нашли, но температура не спадала, начался понос…

Сынок, проходя мимо ее комнатки, демонстративно зажимал нос бельевой прищепкой — насмотрелся по телевизору. Заметив эти ужимки, Алексей Александрович зло щелкнул сына по затылку:

— Не стыдно?

Тут же из кухни выскочила жена:

— Не бей мальчишку!.. Он сегодня пятерку получил.

— Ну и что?

— Тебе безразличны его успехи?.. Ты не хочешь, чтобы твой мальчик стал первым в школе? А там выиграл и грант Сороса? И поехал бы в Англию, например?

Говорить с ней — не переговорить. И вообще она вдруг ненавистна Алексею Александровичу стала. Жрет много. И дышит шумно.

Он шел куда глаза глядят и сам не заметил, как оказался у своего института. Возле дверей увидел сидевшего на снегу пожилого белого пса, помесь лайки и дворняжки. Правый глаз у него был красный, бедро ободрано до крови.

— Ты чего, дружочек? — остановился Алексей Александрович.

Пес угрюмо зарычал и поднялся.

— Эх, ты! — буркнул Алексей Александрович. — А я хотел с тобой подружиться.

Он просидел в лаборатории час или два, тупо, как тот пес на улице, уставясь в никуда… Даже Зеленая лаборатория с «Трубой очищения» сегодня вдруг показалась ему сомнительным предприятием в стране временщиков и воров, которым плевать на экологию. Мэр прав: вряд ли они станут платить за собственное просвещение, и неизвестно, как удастся рассчитаться за кредит с Марьясовым…

Услышал голос Нехаева:

— А-а-александрович, я до-домой?.. Или, может, нужен?

Алексей Александрович нехотя повернул голову и спросил:

— А нет ли у нас цэ два аш пять о аш? Грамм по сто.

Нехаев весело хмыкнул:

— А як же! — Будет повод поговорить по душам.

И сел руководитель со своим старшим лаборантом пить спирт.

И читал ему симпатичный человек стихи собственного сочинения. Запомнилась забавная рифма: гамадрил — говорил. Но кому какой гамадрил что именно говорил, думать не хотелось. Нехаеву часто снятся сны, будто он нагишом живет в Африке. И на следующий день в компании лаборантов он читает вирши про ту свою, африканскую жизнь.

А у тебя какая вторая жизнь, Алеша? А твоя вторая жизнь — мысленная, в снах — стыдно признаться, с Галей Савраскиной, с Галей, Галинкой. Впрочем, она сейчас не Савраскина, а… то ли Шмидт, то ли Штейн.

Но странно движется жизнь, странно направляет ее судьба: все эти годы, зная, что Галя работает в семидесяти шагах, в другом крыле ИБФ, Алексей ни разу туда не заглянул, да и она сюда не заходила. Хотя биологи из блока БИОС не раз приглашали Алексея поработать на них…

И в этот момент Нехаев, разбавляя водой спирт, вдруг словно угадал мысли шефа:

— А зна-знаете, у ребят из БИ-БИОСа вроде бы как снова де-деньги появились. Может, с ними задружиться?