Роман Солнцев - Полураспад. Очи синие, деньги медные. Минус Лавриков. Поперека. Красный гроб, или уроки красноречия в русской провинции. Год провокаций

Алексей Александрович, пройдя в комнату матери, достал из-под кровати газетный сверток, развернул и подал матери черную прабабкину иконку, присел рядом. Старуха опустила голову.

— Я же понимаю… Помирать пора, а я хожу тут, мешаюсь… И ем некрасиво… слепая тетеря!

— Да перестань! — Сын взял ее за холодную, в голубых нитках тонкую руку. — Не говори так! Вот сделаем операцию, заменим хрусталики…

— Чем же ужинать будешь, миленький?

— Да творогу поем, какая ерунда. — Он обнял старуху.

Прошло несколько дней. Митька по поручению отца с гордым видом выводил Тарзана во двор, пес был смирный и только на Брониславу рычал, пока однажды она ему не принесла с базара большую сахарную кость. Но на следующий же день, взявшись выгулять его, Броня вернулась с оборванным ремешком.

— Сбежал! — заявила она с порога, шумно дыша. — Увидел какую-то собачонку и… вот, оторвал.

Алексей Александрович, успевший привыкнуть к доброму молчаливому псу, недоверчиво смотрел на жену. Нет, кажется, не врет.

— Может, найдется? — жалобно спросил Митька. — Он мне руку подавал!

— Может, найдется, — согласилась Броня.

Однако как ни всматривались утром и вечером отец и сын в бегающих в округе собак, Тарзана нигде не было. И даже мать, которая, кстати, никогда не любила зверей в доме (шерсть, пух от них!), вдруг посочувствовала:

— Глаза у него были добрые.

Казалось, снова в квартире наступил мир. Но вдруг за ужином Бронислава напомнила мужу:

— Зря не купили дачу Севастьяновых. Сейчас за городом так хорошо…

— Броня! — Он уставился на жену, не понимая, шутит она или говорит всерьез.

— Ну нет так нет, — деланно улыбнулась жена. — Так и будем жить на уровне травы… при всех твоих талантах… Белендеев прав.

— Он что, с тобой говорил?! — Алексей Александрович зубами скрежетнул. — Когда успела?

Бронислава кокетливо повела круглым плечом.

— Сегодня. Он снова в городе, лыбится, запонки золотые… размером с бильярдный шар.

— Пошел он на хрен! — вдруг фальцетом выкрикнул Алексей Александрович. Вскочил и выбежал на балкон. Гиены! Не дождетесь! Значит, новый Чичиков снова приехал брать за горло Академгородок…

Рядом мелькнула маленькая фигурка матери:

— Сыночек, зачем столько сердца? Можно же спокойно объяснить. Ты весь в папу… А он, видишь, как рано сгорел…

Алексей Александрович, кусая губы, пошел окатиться перед сном холодной водой. И следом Броня зашла почистить зубы — это несмотря на то, что санузел у них совмещенный и муж еще голый стоит в ванной. Косясь, промычала:

— Вынес бы мусор.

— Сейчас? — удивился Алексей Александрович.

— Ну пусть тогда стоит до утра… Я тоже голая…

Из-за приоткрытой двери их разговор услыхала мать.

— Если все так будут относиться, как ты, Алешенька, к чистоте жилья… А еще некоторые высыпают прямо под лестницу… — Это что такое?! Она встает на сторону Брони?! — Правда же, сынок…

«Она уже боится Брониславы, — сообразил с ужасом Алексей Александрович. — Пытается подольститься».

Жена, услышав наставительные слова свекрови, только глазками поиграла, хмыкнула и уплыла в спальню.

Сунув босые ноги в туфли, толком не вытершийся Алексей Александрович отвез на лифте пакет с мусором вниз, во двор, и вернулся. И долго сидел, глядя на кухне в экран маленького телевизора. Там играли в игру «О счастливчик».

Бронислава мечтает и этот вариант как-нибудь испробовать. На днях в постели спросила игриво:

«А вот ты знаешь? Кто был самым знаменитым царем в древней Персии?»

Он не ответил.

На следующий день мать снова, как в сентябре, задела ногой удлинитель, сама упала, расшибла коленку, и тяжелый утюг рядом грохнулся — опять на паркет. И снова треснула медовая дощечка паркета, уже другая, и, как два суслика из земли, две половинки встали торчком…

— Она уже нарочно! — обрадовалась Броня. — Видишь? Издевается!

Сумасшедший дом!

Старуха, прихрамывая, пошла к порогу, стала одеваться.

— Мама, ты куда? — крикнул сын. — Сядь и сиди.

Мать молча открыла дверь и, как колобок, исчезла. Алексей Александрович быстро накинул кожаную куртку и нагнал ее уже внизу, на выходе из лифта.

— У Светланы поживу! — с горестной решимостью сказала старуха. Значит, больно ей видеть, как сын страдает. И самой тяжело пресмыкаться. Наверное, думает, что без нее помирятся. — Упаси Бог, не упрекаю! Бронислава хорошая работница, я проверяла. Звонила еще тогда, как ты ее привел. Характеристики были хорошие…

Произнося такие казенные слова, неужели мать не иронизировала? Это были слова ее молодости. Наверное, они казались ей до сих пор более основательными.

Но что делать дальше? Ах, если бы с Галей поговорить! Только посоветоваться. Ну пора же, пора это сделать! Пока все мы живы!

Проводив мать к Светлане, сказавшись очень занятым, Алексей Александрович выбежал вон и позвонил с улицы, из будки телефона-автомата (сотовый забыл дома). Указательный палец, застревая в дырочках диска, набрал старый, незабытый, горящий, как библейские огненные буквы, номер. Он не звонил ей сколько?.. Около десяти лет.

— Это Алексей. Мне очень нужно посоветоваться! — Он задохнулся.

Савраскина словно и не удивилась, не съязвила и не отказалась. Только тихо спросила, где он сейчас.

Они зашли в первое попавшееся кафе и заказали себе мороженое. Пить что-либо Галя отказалась, Алексей тоже не стал. Угнетаемый чувством глубокой вины и стыда, уткнулся взглядом в пластмассовый столик с рыжими пятнами от погашенных сигарет, но видел всем своим телом, лбом, ушами, руками, только ее.

Она изменилась, конечно, — лицом стала темнее, наверное, летом загорала? Или это макияж? Глаза те же… огромные, чуть косо глядящие в никуда… И волосы как бы мокрые. А губы сжались жестко, как у швеи, которая иголку в губах держит…

Рядом на столе — ее руки, на правой — серебряное кольцо. Но если ты демонстрируешь, что замужем, зачем пришла? Как товарищ?

Они долго молчали, он не решался и слова сказать, все ждал чего-то. Наконец, Савраскина подняла глаза и проговорила почти спокойно (разве что гортанное что-то прозвучало в слове «никогда»):

— Давай, Левушкин, прежде всего договоримся: мы никогда не будем вместе.

— Потому что п-предал?

— Я не знаю, как это называется… пусть никак. Но… мы были все-таки близкими, да? Поэтому я тебе зла не желаю. Не вздумай спиваться на моих глазах или вены резать. — Она догадалась? — Уезжай подальше.

— Куда? — Он смог, наконец, посмотреть на нее.

Но теперь уже она смотрела в сторону, на бармена.

— Тебя приглашали в Англию… Да и Белендеев, конечно, сватал.

— Сватал. А мама? — Про сына не стоит говорить. Больно ей будет слушать о сыне любимого когда-то человека…