Роман Солнцев - Полураспад. Очи синие, деньги медные. Минус Лавриков. Поперека. Красный гроб, или уроки красноречия в русской провинции. Год провокаций

— Откуда деньги-то?

— «Роскосмос» просыпается.

— Да? — спросил Алексей и вдруг решился: — Пошли! Сию секунду! Сию микросекунду!

Они бегом обогнули П-образный корпус ИБФ и оказались в темном коридоре с одной горящей желтоватой лампочкой.

Нехаев потянул ручку — и их глазам предстала тесная лаборатория, уставленная осциллографами и служебными телевизорами. Спиной к вошедшим сидит в синем халатике молодая женщина, это она — Галя Штейн (или Шмидт). Нет уже на плече той бело-золотистой, дивной косы шириною в руку — волосы небрежно рассыпаны и словно мокрые. Ага, кажется, повела глазом. Но не обернулась.

К гостям же направился, скаля квадрат, полный белых зубов, завлаб Исидор Мартынович Иванов. На могучем носу сидят синеватые и узкие, как крылышки стрекозы, очочки. Голос у Исидора громкий, но и одновременно воркующий, как голос голубя, усиленный микрофоном:

— Кого видим! Ребята! К нам пожаловали аж дохтур аж наук и его анжинер-золотые руки и зеркальный зад… — Юмор у Исидора был эклектичный, смесь банального и пошлого. — Проходите же!

Плохо видя от волнения, Алексей Александрович сделал несколько шагов и сел в углу на предложенный стул, рядом пристроился Нехаев, а супротив оказался Исидор и его «правая рука и нога» молчаливый Боря Егоров. Он, говорят, и руководил строителями, когда сооружали всю эту двухэтажную огромную систему БИОС, в которой — в одной из подземных комнат — живет и сегодня (полгода уже!) очередной испытатель, сеет пшеницу, жнет при искусственном солнце, и редко когда ему разрешается выходить на связь с «землей».

Кому это теперь надо? Лет двадцать назад работы сибирских БИОС-ников гремели (если могут греметь засекреченные программы), скупой Королев не жалел им денег, результаты опытов предполагалось использовать в дальних полетах… Но затем наступила полоса небрежения, космонавтика пришла в упадок…

Разумеется, это коснулось и темы «Электризация спутников», которой занимался в годы аспирантуры Левушкин-Александров, будучи тогда еще «чистым» физиком, и даже кое-что изобрел…

Но неужто в самом деле снова наступает оживление, о чем и докладывает, торопясь и пытаясь в каждой фразе сострить, как Белендеев, руководитель проекта Исидор Иванов?

— Мы не можем упустить такой момент… Он может склеить, как клей «Момент», наши лаборатории…

А Савраскина как сидела спиной к вошедшим, так и осталась сидеть. Узкие плечи, тонкая шея… Пальцы бегают по клавиатуре, на пальцах никаких колец. Но это ничего не значит…

— Галина Игнатьевна, — уже в который раз окликнул ее Исидор Мартынович и сокрушенно шепнул: — Занята. Серьезный товарисч.

Впрочем, нет, наконец поздоровалась — полуоглянулась, кивнула, и снова пальчики плетут узор на клавиатуре. Алексею Александровичу хотелось вскочить, закричать… Но он слушал Исидора Мартыновича, что-то отвечал ему, и неожиданно быстро договорились, что лаборатория Левушкина-Александрова подключится к работе со своими фототрофами (например, травой по имени «чуфа») и гетеротрофами (теми же пекарскими дрожжами, сахаромицетами), с их управляемым культивированием.

Кстати, чуфа куда лучше хлореллы утилизирует мочевину, и ее саму вполне можно есть. Для космонавтов находка…

Алексей Александрович поручит эту тематику Ивану Гуртовому или Евгению Васильевичу. И станут ребята получать по семьсот, по тысяче рублей дополнительно. В наше время тоже деньги.

А Савраскина так и не оглянулась.

— Слушайте, это правду про вас рассказывают, Александрыч?.. Будто бы с утра по старинке явились в Институт физики, в лабораторию плазмы… ну, где раньше работали… и весь день там просидели…

— Сказки! — раздраженно буркнул Алексей Александрович.

Уже торопясь уйти, перед железными дверями он широко махнул рукой, задел какой-то крюк, торчавший из стены, и глубоко взрезал белую мякоть в основании большого пальца.

Вот он, знак, да знак огромный, как нарисованный красный «кирпич» над дорогой! Сюда проезд закрыт. Вышел, сося руку, и побрел домой…

Вокруг маячила толпа, мигали красные огоньки машин, было шумно и красочно. Но что это? Собака с красным глазом, с обкусанным боком… стоит возле светофора, ждет зеленого света. Значит, знавала лучшие времена, разбирается в правилах уличного движения.

— Идем-ка со мной, дружок…

И, диво, на этот раз пес не огрызнулся, а послушно пошел за ним.

— Проходи, старина. Мы тебя назовем Тарзан. Люди, у нас новость! — По дороге Алексей купил собаке дешевой колбасы, и новый друг не побоялся зайти с ним в расшатанный гремящий лифт.

Но никто в квартире не откликнулся. Оставив пса возле двери, Алексей Александрович прошел в комнату матери. Мать плакала, сидя на койке, хлюпала носом и утирала глаза платочком.

— Что, что? — растерялся Алексей Александрович. Увидел в дверях кухни сына. — Опять куда-нибудь привязал?

— Да ты че! — заверещал Митька, отбегая от отца подальше и приседая в углу. — Это мамка…

Из спальни выплыла супруга, в очень тесном белом платье до пят, без талии, вся — словно толстый мучной червь.

— Зачем на ребенка кричишь? Пьяненький сегодня? Не надо вымещать отрицательные эмоции на нежных детях. Ты понюхай-ка…

— Что, что?! — уже потише, но хрипел Алексей Александрович.

— Я в магазин пошла, а ее за кашей последить…

Да, на кухне пахло подгорелой кашей. Видимо, мать уснула.

— Ну и что? — снова накаляясь, шипел жене Алексей Александрович. Из-за каши? Он готов был задушить Брониславу.

— Но я прощаю! — пропела Бронислава.

В дверях появилась мать Алексея и прошелестела:

— А вот не надо мне ваших милостей!.. Я пенсию получаю. — Она так это сказала — никогда сын не видел столько презрения на ее маленьком лице. Сейчас пойду и принесу хоть десять килограммов!

— Да перестань, мамочка! — Бронислава продефилировала к плите, виляя задом. — Я, собственно, из-за кастрюли… Немецкая…

— Ну и что? — прокричал Алексей Александрович.

— Ничего, — отвечала жена. — Говорю же, мелочь. Купим! Ой, кто это?! Она увидела пса. — Пупсик! — Пошла к порогу, протягивая руки.

Пес привстал и зарычал, Бронислава обиженно остановилась.

— Ну-у-у! Это ты на меня?! Зараза! — И повернулась к мужу: — Чья?

— Теперь наша.

— Ты что, с улицы привел? Я подумала, кто-то попросил на время… Фу! У нее синяк. И грязная. Нет-нет-нет!

— Да, да! — закричал тонким голосом Алексей Александрович. — Да!

Наступила тишина. Бронислава пожала плечами, захихикала:

— Да ради Бога! Я пошла спать.

Когда она удалилась, мать — все еще стоя на пороге в свою комнатку тихо сказала:

— А еще Митя иконку забрал…

— Ну пошутил я… — пролепетал, кривясь, Митя. — Я ребятам во дворе показывал. Мы на компас проверяли, действует или нет… У вас под кроватью, бабушка… я не успел на полку поставить…