Йоханнес Зиммель - Из чего созданы сны

— А Зеерозе? Человек, который спас вам жизнь? Или это тоже неправда?

— Спас жизнь! — Жюль сплюнул на ковер и грубо выругался по-французски. — Спас жизнь, merde! [108] Черт возьми! (франц.). Перестраховка, больше ничего. Зато я вытащил его в сорок пятом из лагеря и дал показания в его пользу! И выбил ему лицензию! А вся моя семья, абсолютно все погибли в этой проклятой войне! Под бомбами или у маки. Или в концлагере! Я ненавижу всех немцев!

— Навечно, да? — спросил я.

— Да, навечно! — сказал он.

— Но почему, Жюль?

— Почему? Ты меня спрашивал, почему я до сих пор официант, в моем возрасте! Почему у меня нет бара, как я мечтал, так?

— Да…

— Alors, [109] Тогда (фр.). тогда я женился на немецкой женщине, понимаешь? Подумал: хватит ненависти. И что она сделала, моя маленькая сладкая немецкая жена? Изменила мне! Обманула! Я для нее слишком старый был. А потом, когда я скопил достаточно денег для бара, она украла у меня все деньги и сбежала с другим… С американцем… Сегодня большие друзья — американцы и немцы! Не мои! — Он метнул на меня быстрый взгляд, его глаза горели. — Все, я уезжаю прочь из этой страны! Никогда, никогда не вернусь! Я счастлив! Счастлив! Понимаешь?

— Понимаю, — вздохнул я.

В номер вошел Монеров с маленьким чемоданчиком. Он тоже был в пальто и шляпе.

— Далеко вы не уйдете, — сказал я ему. — Вас арестуют.

— О нет, — возразил Монеров. — Через пять минут мы так скроемся, что нас уже никто не найдет…

Он взял в руки тяжелый светильник, разбил вдребезги телефон и разнес панель с кнопками вызова официанта, горничных и слуг. Потом помчался в спальню и ванную, и мы услышали, как он там буйствовал. Наконец он вернулся.

Билка бросился ему наперерез. Все то время, что я разговаривал по телефону, он накачивал себя виски, как безумный, и теперь был настолько пьян, что алкоголь буквально лился у него из ушей, он был не в себе. Покачиваясь и еле ворочая языком, он проговорил:

— Мой брат… Что… произойдет теперь… с ним? Я не верю… вам, что вы оставите в живых моего брата, если… господин Роланд… не напишет!

— И не надо верить, — высокомерно бросил Монеров.

— Что… что?

— Теперь, когда Ян Билка в наших руках, господин Роланд может делать, что ему заблагорассудится. Писать, не писать, нам безразлично! Это была всего лишь небольшая мера предосторожности на случай, если не удастся похищение. Оно удалось.

— Значит… вы убьете… Яна?

— Он нам еще нужен. Для получения остальных пленок, тех, что в Нью-Йорке…

— А когда он скажет, где… они? Если и они… будут у вас… что вы… тогда… сделаете с Яном?

— А сами-то вы как думаете? — спросил Монеров.

Билка бросился на него. Жюль Кассен ударил Билку рукояткой пистолета по голове, и тот со стоном повалился на пол.

— Так, — произнес Монеров, — сожалею, но мне придется вас запереть. Вас наверняка быстро найдут. Стучите. Кричите. Но сначала мы должны исчезнуть из отеля. А это делается быстро. — Он выбежал из номера, за ним следом Жюль Кассен, пятясь задом. Мы услышали, как снаружи дважды повернулся в замке ключ.

Никто не шелохнулся в салоне. Было такое ощущение, что все мы умерли. И тут, сначала потихоньку, потом все громче и громче, из поврежденного радиоприемника еще раз зазвучала мелодия «Хоровод». Ирина охнула. Я подошел к ней, чтобы поддержать. В этот момент Вацлав Билка издал безумный вопль и, спотыкаясь, бросился к портьере, закрывавшей балкон. Все произошло так стремительно, что я был уже не в состоянии ничего сделать. Билка рванул в сторону портьеру. Стеклянная дверь была приоткрыта. Билка настежь распахнул ее. Я увидел, как он выскользнул на балкон, в следующее мгновение он уже балансировал на балюстраде, и тут же раздался его вопль:

— Ян!

И он спрыгнул с моего балкона на пятом этаже, и крик его звучал все глуше и глуше. Ирина вздрогнула и, уткнувшись головой в мое плечо, вцепилась в меня двумя руками.

Мы отчетливо услышали, как тело Билки с отвратительным звуком ударилось о землю. Ногти Ирины впились в меня, и сквозь пиджак я ощутил, как она больно продрала мне кожу. Печально и красиво звучал «Хоровод».

«Она предательница… предательница…»

«Она согрешила… согрешила…»

«Она нас предала… предала…»

Голоса шли отовсюду, со всех сторон огромного, погруженного в ночь Альстер-парка. Злые, оглушающие, грозные. Голоса, которые не умолкали и множились, как эхо. Голоса, не знакомые фройляйн Луизе, мужские и женские, да, даже женские! Что же это такое? Что с ней? Она в панике озиралась и металась по мокрой увядающей траве между дорожками, задыхаясь под раскрытым зонтом.

«Беда… беда…»

«Несчастье… страшное несчастье… несчастье…»

«Она виновна! Она виновна! Виновна… виновна…»

«Потому что предала нас… предала нас… предала…»

«Потому что высокомерна… высокомерна…»

«Она погибла… погибла…»

«Потому что не знает любви… не знает любви…»

«Потому что не любит людей… никого не любит…»

«Потому что вмешалась… вмешалась…»

Фройляйн Луиза закричала во всю мочь: «Кто вы такие? Я вас не знаю! Я не узнаю ваших голосов! Прочь! Ко мне, мои друзья!»

Но жуткие голоса только усиливались. Казалось, они нисходят с макушки каждого дерева, наступают из-за каждого куста, все страшнее и неумолимее.

«Фальшивые друзья!» — взвизгнул женский голос.

«Фальшивые друзья… фальшивые друзья…» — вторил хор мужских голосов.

Женские голоса, мужские голоса, поочередно — страшно, жутко.

«Месть!» — взревел мужской голос так ужасающе, что фройляйн задрожала.

«Возмездие!» — откликнулся другой.

«Смерть!» — зазвенел на пронзительной ноте женский голос.

«Проклятие!.. Проклятие…»

Фройляйн прислонилась к стволу какого-то дерева, совершенно без сил. Капли дождя и слез струились по ее лицу. Ботики погрязли в мокром дерне…

Вне себя от страха, она выбежала из моих апартаментов, подлетела к лифту — и в холл. «Выбраться из отеля, — думала она, — как можно скорее выбраться!» А то я еще погонюсь за ней. Я или тот презренный кельнер, в котором она сразу же распознала злого духа.

О, как же фройляйн была несчастна! Из холла она выскользнула прямо под дождь. Все пошло наперекосяк. Она не нашла убийцу малыша Карела. Она не смогла увести с собой Ирину. Все сорвалось.

Срыв-срыв-срыв… Тоненькая ниточка надежды на ее друзей, на которой она пока еще держалась, которая много лет оберегала ее от нервного срыва, рвалась на глазах, тут и там… Фройляйн Луиза, на мгновение помедлив у выхода из отеля, бросилась в парк. Она знала, что окна моих апартаментов выходили на Альстер. Она хотела, подняв к ним взор, молиться, молиться и молиться, чтобы случилось чудо, и ее друзья помогли ей хотя бы забрать Ирину. Она тяжело заковыляла по дорожке во тьму. Ее взгляд блуждал по фасаду отеля с его многочисленными окнами и балконами. Где мое окно? Где балкон? Она понятия не имела. Большинство окон было плотно задернуто шторами, светились только два-три. Фройляйн стояла под дождем и безнадежно таращилась на фасад. И тут со всех сторон на нее напали чужие голоса.