Йоханнес Зиммель - Из чего созданы сны

Она оборвала смех:

— Теперь, конечно, все по-другому. Совершенно по-другому. Все. Ты что-то сказал?

— Нет.

— Я думала, ты что-то…

— Ни слова.

— Я не хочу его, — сказала Ирина. — Ни за что. Теперь больше не хочу. Я не хочу ребенка от этого… от Яна. Ты можешь это понять?!

— Да.

— И… и ты мне поможешь?

Я промолчал.

— Ты же все знаешь во Франкфурте. Ты никогда не помогал ни одной девушке?

— Почему же, — сказал я. — Я помог уже трем девушкам.

— Видишь, — воодушевилась Ирина, — значит у тебя есть знакомый врач!

Я молчал.

— Есть у тебя знакомый врач? Пожалуйста!

Я кивнул.

— Хороший?

Я снова кивнул.

— Который согласится сделать это?

— Да.

— И на него можно положиться?

— Абсолютно. Те во Франкфурте, у кого есть деньги и заботы вроде твоих, все идут к нему.

— И… и ты меня к нему отведешь, Вальтер? Сейчас еще можно! Третий месяц! Я совершенно здорова, сердце и все такое. Никакой опасности! Так отведешь?!

— Но в моей статье я не могу об этом написать.

— Значит, отведешь?

— Если ты точно решила и действительно этого хочешь.

Я выпил.

— Я хочу этого, действительно и совершенно точно.

— Ну да, — сказал я.

— Что значит «ну да»?! Это единственно разумное решение. А мы сейчас должны быть разумны, разве нет?

— Да, — ответил я, — разумными мы должны быть. Завтра я свяжусь с этим врачом. Чтобы как можно быстрее получить назначение на прием. Он чертовски занят, этот врач.

Она вдруг заплакала. Без единого звука. Слезы катились по ее лицу и капали на халат.

— Но ведь ты сама этого хотела, — испугался я.

— Я и хочу, — всхлипнула она. — Я плачу только… только от радости и облегчения… и еще потому, что так тебе благодарна, Вальтер, так благодарна… я этого никогда не забуду!

Я снова дал ей свой платок. Она вытерла слезы.

— Ну, теперь все в порядке?

Она кивнула.

— Теперь идем спать?

Она еще раз кивнула.

— Ну так, идем! — Я поднял ее с ковра и взял на руки.

Она тихо вскрикнула. Но я крепко держал ее. Она была удивительно легкой. Когда я нес ее в гостевую, она прижалась своей щекой к моей. Я уложил ее в постель, как маленького ребенка, поставил на тумбочку стакан с водой и положил рядом две таблетки снотворного:

— Прими одну, если все-таки не сможешь заснуть. А потом другую, но сначала — подождать, ладно?

— Мне ни одной не надо. Теперь я буду спать, как сурок. Теперь, когда я знаю, что ты позвонишь врачу. Ты позвонишь ему завтра, точно позвонишь?

— Точно. Но надо будет поосторожнее, тебя ведь охраняет криминальная полиция.

— О Боже!

— Ничего, не страшно. Здесь три выхода и еще один через подвал. Вся эта охрана — глупый фарс. Не бойся. Они не увидят ни как мы будем выходить, ни как вернемся. А теперь спи, наконец!

Я укрыл ее, как укрывают маленьких детей, хотя мне в голову и пришла мысль, что при нынешних обстоятельствах можно бы попытаться и еще раз. Но я не стал пытаться.

— Наклони ко мне голову, — прошептала Ирина.

Я наклонил, и она поцеловала меня в губы.

— Спасибо, Вальтер…

— Прекращай уже.

— Ты тоже идешь спать?

— Да. — Я поднялся с края кровати.

Но спать я не пошел. Уложив Ирину, я забрал из своей спальни бутылку «Чивас» и свой стакан, содовую и лед, и отправился в кабинет. Я поставил все на письменный стол, закрыл дверь, чтобы не мешать Ирине, потом поискал в кожаной сумке нужную мне кассету, нашел ее и вставил в кассетник.

И хоть я долгое время нормально не высыпался, сна не было ни в одном глазу, я чувствовал себя необычайно бодрым. Я снял пиджак, ослабил галстук и закатал рукава. Потом вставил в машинку фирменные листы «Блица», копирку, второй экземпляр и напечатал:

РОЛАНД \ ПРЕДАТЕЛЬСТВО \ ЧАСТЬ I

После этого включил кассетник и долго слушал записанный разговор. Я сидел совершенно тихо. И было так спокойно, так удивительно спокойно в моем пентхаузе. И я обдумывал начало. Когда я правильно начинал, дальше вся история писалась сама собой. Раздумывал я недолго. Очень скоро я знал, как начать. К тому времени я еще не навестил фройляйн Луизу в больнице Людвига в Бремене и еще не говорил с ней, это будет позже. Поэтому я начал не так, как выглядит эта история в ее втором изложении, не с нашего диалога с фройляйн Луизой. О нем я тогда еще и понятия не имел.

Я отпил глоток, закурил новую «Галуаз», прикрыл глаза и застучал:

«Он услышал семь выстрелов. Потом голос отца. Казалось, тот шел издалека. Выстрелы его не напугали — он слишком часто слышал их с тех пор, как был здесь, и в его сне тоже как раз стреляли, но голос отца его разбудил.

— Что? — спросил он, протирая глаза.

— Пора вставать, Карел, — сказал отец…»

Груди третьей девочки просто сводили с ума, а за попку так и хотелось укусить, и она выдала такой стриптиз, еще похлеще двух предыдущих. Рыжая. Настоящая рыжая шевелюра, это было сразу видно. В этот момент всем мужикам в фотостудии «Блица» стало не по себе. Берти стирал пот со лба. Два осветителя что-то бормотали вполголоса с красными рожами. Маленький кроткий заведующий художественным отделом Курт Циллер беспрестанно облизывал губы. А у меня сигарета просто выпала изо рта, когда эта рыжая начала вытворять свои штучки. Только с Максом по-прежнему ничего не происходило. Он стоял на невысоком подиуме, на темно-синем фоне, абсолютно голый, и уже полчаса таращился на голых девок, самых классных, каких я только мог достать, — и ничего!

Берти начал материться. Макс в двадцатый раз извиняться. Ему и вправду было неловко.

Рыжая, которая была уже без ничего и выворачивалась и так и сяк, наконец, сдалась:

— В конце концов меня наняли не для того, чтобы лечить этого полного импотента!

— Заткнись, — посоветовал я рыжухе.

— Ну правда же, — надулась она. — Я еще в жизни такого не видела! У него и Мерилин Монро не поднимет! И никакие пилюли, никакие таблетки ему не помогут! Ерунда какая-то! С меня довольно!

— Сделай-ка еще раз мостик, — попросил Берти в последней надежде. — Пожалуйста, ради меня. И ноги расставь пошире.

— Ну, если ради тебя, — вздохнула рыжуха и выгнула такой мостик, с такими широко расставленными ногами…

В большой студии, освещенной бесчисленными юпитерами, стало совсем тихо. Все смотрели на Макса — тщетно!

— Ничего, — промямлил Макс. — Просто дохлый. Вконец дохлый.

— Все! — проревела рыжая. — Сыта по горло!

— Кого вы нам привели? — повернулся ко мне Циллер. — Какого-то бездаря.

Маленький, застенчивый славный Циллер говорил с тоской в голосе, без всякого упрека. В войну Циллер был корреспондентом на подводных лодках. Он сделал множество рисунков с подводными лодками и с бушующим океаном, и с кораблями сопровождения, которые взлетают на воздух. Многие картинки были напечатаны в иллюстрированных журналах Третьего рейха. Подводные лодки были его непреходящей любовью. Циллер просто терял голову, если ему удавалось какую-нибудь из них увидеть или только о них поговорить. При любой возможности он пытался протащить в номер фото подводных лодок. По этому поводу у них с Лестером постоянно были стычки. Его земным раем было время, когда я писал большие военно-морские серии. В те времена Циллер меня однажды даже обнял и поцеловал в щеку. По-моему, это было за «Подлодки — на запад!»