Анатолий Дроздов - Реваншист. Окончательный вариант

- Герр Девойно! - умоляющим тоном попросил Циммерман. - Очень нужно продолжение. Пожалуйста!

- Условия? - поинтересовался я.

- Тридцать процентов! Более того, мы готовы пересмотреть прежний договор в сторону увеличения вашей доли.

Кто б сомневался? При большом тираже себестоимость экземпляра снижается в арифметической прогрессии. Знай, подсчитывай прибыль! Почему бы не отстегнуть курочке, несущей золотые яйца?

- Сделаю, - пообещал я. - К Новому году

- Я могу надеяться?

- Можете, - заверил я.

- Жду вас на выставке, - сказал Циммерман. - С ВААП я поговорю.

ВААП нарисовался сам. Мне позвонили из Москвы и попросили прибыть. Настоятельно. Я вылетел в столицу. Панкин встретил меня хмуро.

- Знаешь, каким тиражом вышла в Германии твоя сказка? - спросил, кивнув мне на стул. - Полмиллиона экземпляров! Данные на начало сентября.

- Это же замечательно!

- Как сказать... - Панкин побарабанил пальцами по столу. - Вот что, Сергей. Твою долю гонорара издательство переводит в немецкий банк. Хотя принято - во Внешторг. Обычно мы закрываем на это глаза. Немного валюты на подарки родным... Но в твоем случае - сотни тысяч марок. Не за горами миллион. Там, - он указал пальцем вверх, - этого не поймут. Тебя сделают не выездным, и ты не сможешь воспользоваться этими деньгами. Так что совет: переводи марки во Внешторгбанк.

Ага, сейчас! Взамен мне выдадут гору чеков. И что дальше? Затариваться в 'Березках'? Мне не нужно столько тряпья. Ну, куплю 'Волгу' - себе и отцу, одежду и прочие ништяки родственникам. А дальше? Спекулировать дефицитом? Уголовная статья. Да и зачем? Советских денег у меня завались.

- Эти марки, Борис Дмитриевич, пойдут на благое дело.

- Перечислишь в Фонд мира? - оживился он.

Еще чего! Нет, Фонд - организация полезная. Но одно из направлений его деятельности - возведение памятников советским воинам за рубежом. Тех, которые будут сносить.

- У меня другой план.

- Поделись! - потребовал он.

Я рассказал.

- М-да, - качнул он головой. - Идея благородная, ничего не скажу. Но могут не понять.

- Это отчего? - возразил я. - Три года назад за рубежом создан Фонд Солженицына. Туда поступают гонорары за книгу 'Архипелаг ГУЛАГ'. Средства Фонда используются для помощи политическим заключенным в СССР и их семьям. Якобы. На самом деле - для вскармливания диссидентов, проще говоря, врагов. Моя сказка, как и 'Архипелаг', издана за границей. Но гонорар за нее пойдет тем, кто защищал Родину, а не ее врагам. Это заставит прогрессивное человечество за рубежом сделать выводы в отношении Солженицына и проводимой им против СССР кампании. Проще говоря, мы макнем его мордой в грязь. Считаю это политически правильным.

- Хм! - он внимательно посмотрел на меня. - Ты необычный парень, Сергей. Но не все так просто. Солженицын в за рубежом в почете. Он боевой офицер, воевал. А затем подвергся политическим репрессиям.

- Не он один. Многим пришлось хуже. Рокоссовскому выбили зубы, ломали ребра, били молотком по пальцам ног. Мерецкову ссали на голову. Палачи из НКВД пытали генерала Горбатова... У этих офицеров было куда больше причин затаить злобу против СССР. Но они переступили через обиду и отважно сражались. Как тысячи других. В этой связи вопрос: кто из пострадавших от репрессий патриот, а кто - гнида болотная?

- Однако! - покачал Панкин головой. - Умно. И как там, - он вновь указал пальцем наверх, - до этого не додумались?

Как, как.... В том времени в СССР ходил популярный анекдот. Сообщение радио: 'Сегодня в девять часов утра, после тяжелой и продолжительной болезни, не приходя в сознание... приступило к работе Политбюро ЦК КПСС'.

- Помощь нужна? - спросил Панкин.

- Да, - сказал я. - Было неплохо получить от вас письмо с одобрением инициативы.

- Будет! - пообещал. - Но вначале напиши заявление на мое имя. Сообщи в нем, что собираешься сделать с марками.

Я кивнул. Мне протянули листок бумаги и продиктовали текст. Я внес в него маленькую правку. Вместо 'гонорары, полученные за рубежом', вписал: 'в Германии'. Панкин не придал этому значения. Вот и ладно. Гонорар за проданные в Германии книги я отдам. Он изначально предназначался для этой цели. Но подушку безопасности оставлю. Хрен знает, как все повернется. О том, что сказка планируется к изданию в других странах, Панкин не знает. И не будет знать.

- В Германию полетишь один, - сказал Панкин, спрятав заявление в ящик стола. - В этот раз делегации не будет. Заграничный паспорт у тебя есть, с визой поможем.

Я поблагодарил. Все ясно. Не подмахни я это заявление, хрен бы мне был, а не поездка. Мой знакомый в том времени говорил: 'Бумага не палка, но опереться на нее можно'. Заявление - индульгенция для Панкина. Случись что, он его предъявит и сделает большие глаза. 'Девойно ехал, чтобы перевести деньги в Союз. Знать не знаю, почему сбежал. Вот же, гад!'

Сбегать я не собирался. У меня в Минске жена и сын. В своем времени я читал байки о заграничных поездках в СССР. Дескать, выпускали группами и под контролем искусствоведов в штатском. Отчасти так. Но... Высоцкий к Марине Влади летал в сопровождении КГБ? В одиночку из СССР выезжали дипломаты, специалисты по внешней торговле, деятели искусства и многие другие. Невозможно проконтроливать всех. Поэтому поступали так. Человек съездил за границу и вернулся без проблем, значит, надежный. Дома остается семья - не убежит. Бывал за границей неоднократно - совсем наш. Главное, не болтать лишнего по возвращению. Как сладко живут на загнивающем Западе, и сколько у них сортов колбасы в магазинах...

В этот раз в Шереметьево меня досмотрели. Ничего лишнего не нашли. Нет, икра была - две маленькие баночки. Водка - одна бутылка, коньяк 'Двин' - одна. Все по нормам. А зачем мне контрабанда? У меня в Германии счет в банке.

В аэропорту Франкфурта меня встретил сам Циммерман.

- Сувенир из загадочной России! - сказал я, вручая ему пакет с коньяком и икрой.

- Любите вы пошутите, Серж! - рассмеялся он. - Хотя ваш коньяк хорош. Я поверил, что его пил Черчилль.

- Мне нужно верить, - заметил я. - Я честный.

Циммерман заулыбался и потащил меня к машине. По пути я рассказал о своей идее.

- Вы - гений, Серж! - отреагировал Циммерман. - Никто из писателей не додумался отдать гонорар на доброе дело. И какой гонорар! Теперь немец, покупая книгу, будет знать, что жертвует на доброе дело. Вы знаете немецкую душу, - он погрозил мне пальцем. - Коллосаль! Продажи возрастут в разы.

'Только автору от этого ни горячо, ни холодно, - подумал я, - денег он не увидит'. Вслух этого я говорить не стал. У Циммермана свои интересы, у меня - свои.

- Вы не правы, - возразил я, - насчет 'не додумался'. Есть прецедент: Солженицын и его 'Архипелаг'.

- Это политика, - пренебрежительно скривился он. - Никто не знает, как пополняется этот фонд и как он расходуется. У нас будет прозрачно. В любой миг предоставим отчет и банковские документы. - Кстати, - Циммерман вручил мне чековую книжку. - Пока фонд не создан, купите себе чего-нибудь. Счет в вашем распоряжении.