Альфонсас Беляускас - Тогда, в дождь

Принесли ужин; все сели; Лейшис, понятно, старался держаться подальше от жены, Соната же теснилась ближе к Ауримасу, вот и получилось, что трое сгрудились на одном краю стола, а хозяйка сидела напротив в одиночестве; пиво, тем не менее, поставили около нее.

— Молодец, Ируся, уважаешь меня, — шутливо заметила хозяйка и переставила бутылки на середину стола. — Ладно уж, давай-ка принеси… знаешь, из фондов…

Цветущей, пышной Ирусе не требовались подробные разъяснения; в мгновение ока была внесена пузатая бутыль шампанского.

— Надо же, по какому случаю? — Лейшис выпучил глаза, явно повеселев. — Может, ради, так сказать…

Он возвел очи к потолку (наверху размещались правительственные номера) и даже ткнул туда пальцем, потом многозначительно поджал губы и с достоинством опустил голову; Лейшене метнула в его сторону грозный взгляд.

— Сперва подумай, чем на хлеб зарабатываешь, Валериан, — произнесла она чересчур назидательно, — а потом и говори. И держи свои чувства при себе… А выпить мы можем хотя бы и потому, что в кои-то веки явился к нам опять Ауримас… С тех пор, как стал студентом (повысили, подумал Ауримас), он вроде бы подзабыл, что есть у него друзья и под этим кровом… Даже когда выдался не совсем простой случай, он и то не выкроил времени заглянуть…

— Я уже поставила ему на вид, — Соната поспешила обратить разговор в шутку. — Зачем же опять…

— Надо же, Леонора… ты все…

— А может, я именно с Ауримасом хотела в тот день чокнуться? Как со свойским парнем… Или мне нельзя? Неужели мне с одним старьем, таким вот, как ты, а, дед?

— Ну, мамочка! — умоляюще протянула Соната. — Очень тебя прошу…

— Проси, проси! Но не думай — мамаша еще покамест не древняя старуха. Ведь мне и сорока нет. Может, и я чего-нибудь да стою…

Она рассмеялась тихим смехом; Ауримас и Соната переглянулись.

— Мама! — повторила Соната. — Ну хотя бы сегодня… здесь…

— Почему же!.. Чужих здесь нет! — Лейшене подняла бокал и широко улыбнулась, повернувшись лицом к Ауримасу. — Ты, Ауримас, особенно не слушай, что она городит… Соната эта… Любить — люби, а слушать — ни к чему это… мужчина не должен быть под башмаком… Давайте лучше выпьем… Могу я себя иногда побаловать…

Они чокнулись, выпили. Соната наморщила носик и, даже не пригубив, поставила бокал на скатерть — ей не нравилось; Лейшис — тот осушил свою порцию залпом — как прохладительный напиток — и тут же до краев наполнил бокал снова; и он, как Лейшене, решил себя сегодня «побаловать»; как знать, вдруг и его жизненный путь не устлан розами.

— Надо же, писатель, — повернулся он к Ауримасу, перед тем покосившись на жену. — А платят-то вам как, аккордно или от…

— Да никак… — Ауримасу не хотелось просвещать Лейшиса. — При чем тут деньги…

— Надо же!.. Неужто все эти люди… святым духом…

— Если и платят, — терпеливо принялся втолковывать Ауримас, — то больше тычками, подзатыльниками… отбивные там, знаете ли, не очень-то пышные…

— Надо же…

— Ауримас, папе это… чуждо… — Соната склонила голову набок.

— Но когда-нибудь да заплатят? — поинтересовалась Лейшене; было видно, что тема эта ее в какой-то степени интересовала. Она уже отпила полбокала и ждала, когда ей подольют еще; Ауримас встал и наполнил ее бокал; она поблагодарила кокетливой улыбкой моложавой тещи. — Заплатят? Такие вещи как-никак надо знать. Мы здесь почти родственники, так что не стесняйся.

— Откровенно говоря… — Ауримас задумался. — Если начистоту, то… я не знаю… Покамест я ничего не знаю… Хочется писать, тянет меня, но… словом, ничего я не могу обещать… вы не подумайте, что я… ну, в общем, не знаю я ничего!

«Чего им надо от меня? — Думал он, поддевая вилкой мелкую, коричнево-золотистую, необычайно вкусную рыбешку, целую коробку таких рыбок к нему только что придвинула Соната; он порядком проголодался. — Пытают, тянут жилы!» То, что они завели разговор о его денежных делах, напомнило ему о посещении Сонатой Крантялиса; с папашей; на разведку?

Он чуть было не прыснул в кулак — до того смехотворным представилось ему это слово — смотрины; это было бы невежливо, тем более что опять подала голос Лейшене.

— Писатели и в войну не сидели без гроша, — уверенно рассуждала она. — Мне тут рассказывали — в армии им сразу звездочки… паек особый… кого на фронт или в партизаны, а писателей… Ну, а насчет одежды или еще там…

Даубарас. Он самый. Ей тут рассказывали… Знаете, уважаемые товарищи, что кому звездочки и паек, а кому и пулю в лоб… И говорят, если кто и протянет до пятидесяти…

Но спорить вслух почему-то не хотелось, да он и не считал себя вправе толковать об этих делах с Лейшисами; к тому же его интересовала совсем другая сторона вопроса. И то что Даубарас (он, кто же еще) именно так говорил Лейшене о писателях, Ауримаса сильно покоробило; правда, ему было известно, что Даубарас привык иронически высказываться о литераторах, иногда — добродушно-снисходительно: так относится к пациентам врач, больной той же болезнью; к тому же к пациентам такого сорта, которые как бы симулируют свое заболевание; в глаза им не скажешь, ну, а за глаза…

Ладно, хватит об этом, довольно; понятие надо иметь, но, может, не обо всем — как и знание, Ауримас; иной раз бывает лучше, если поменьше знать да понимать, друг мой Ауримас; а вот и они! Они — это отбивные, только что их внесла и водрузила посреди стола Ируся; желудок свело судорогой; Ауримас склонился над тарелкой. Ели и Соната с матерью, правда не так жадно; они аккуратно развернули салфетки и положили их к себе на колени, как и полагалось в большом ресторане, вилкой и ножом орудовали бесшумно; один Лейшис угощался сплошь шампанским, даже не глядя на еду; он уже побывал и в подвале, и в буфете, и на складе, и, покуда Лейшене занималась с приезжими из Вильнюса (то есть с этим окаянным вертихвостом Даубарасом, чтоб ему ни дна ни покрышки; это было задолго до появления молодежи), он тоже не терял времени даром…

— Надо же, — он потирал руки, прикидывая, можно ли позволить себе еще налить, когда в бутылке — кот наплакал. — Знавал я, значит, одного — Чижаускас фамилия… В Плунге, еще в мирное время… смутьян такой и в газеты писал… насчет цен да самогона… да кто кого дубиной огреет… И надо же, узнали, что все это он списывал у других… в одной газете прочтет, в другую напишет… Завели на него дело, он и прыгнул с насыпи… где электростанция…

— Папа! Ты же раньше рассказывал, будто Чижаускас повесился, — перебила его Соната, которая любила точность — А теперь…

— Утопился! — Лейшис тряхнул головой. — Зачем ему вешаться, детка, веревка денег стоит. Есть нечего было… говорят, последний пиджак продал, ну и… Трудная она, жизнь писательская. Коли уж с насыпи сигать…