Альфонсас Беляускас - Тогда, в дождь

— Серьезное? — она поджала губы, явно уязвленная равнодушным отношением Ауримаса к такой сногсшибательной новости. — Вам, мужчинам, подавай сразу мировую войну… А то, что мама с папой вторые сутки не разговаривают, то…

— Уехал… он?

— Ты о Даубарасе? Нет. Сегодня он на пленуме. Хочешь повидаться?

Ауримас покачал головой. Еще чего не хватало — встречаться с Даубарасом, после того как… Его удивлял тон, который взяла Соната, говоря о Даубарасе; все это выглядело как продолжение вечера в честь начала учебного года; а продолжать его, особенно сегодня, у него не было ни малейшей охоты, тем более ссориться с Сонатой; он предложил:

— Давай куда-нибудь пойдем.

— А куда?

— Выпить.

— У тебя в голове помутилось, Ауримас. Неужели ты не знаешь, что мой будущий муж никогда…

— Ну, тогда потанцевать.

— Вот это замечательно!

— Одевайся. Нечего торчать в комнате. Тем более сегодня.

— Сегодня?

— Сегодня, в воскресенье, семнадцатого сентября…

— Даты ты еще помнишь, — насмешливо глянула она ему в глаза. — А дорожку ко мне, увы, не всегда. Ну, мы еще когда-нибудь об этом с тобой… потолкуем…

— Сдаюсь без боя. Собирайся.

— А ты… — она, точно как тот сторож, прищелкнула двумя пальцами, намекая на деньги.

Ауримас нахмурился.

— Знакомых, — промямлил он, — слава тебе, господи…

— Знакомых?

— Раздобудем у кого-нибудь пропуск… по-студенчески…

— Раньше тебе присылали приглашения.

— Раньше, говорят, и вода в Паланге мокрее была.

— Скажешь тоже…

Соната лениво спустила ноги с дивана; они были округлые, теплые, под голубым халатом проступали упругие колени. Ауримас с трудом удержался, чтобы не протянуть руку и не погладить их; обычно Соната допускала это.

— Что смотришь? — она победоносно улыбалась. — Нравлюсь?

— Нравишься.

— Разрешается поцеловать. Как следует.

— Как следует?..

— Да… Знаешь, папа говорит, Даубарас с мамой… в номере-люксе… правда, я ни капельки не верю…

— Даубарас?

Ауримас опустил вниз руки, которыми было потянулся к девушке: опять этот Даубарас…

Полагалось бы расспросить, что да как, почему, — ему вовсе не безразлично было все, что происходит в доме у Сонаты, как-никак это была гавань, где Ауримас чувствовал себя почти в безопасности; но, оказывается, и здесь… Нет, сегодня его мало занимало, что скажет ему Соната — как да почему; сегодня он слышал лишь одно — Даубарас, Даубарас, Даубарас, а слышать это ему вовсе не хотелось, и не потому, что о нем говорила Соната (хотя — не слишком ли часто это имя у нее на устах), а потому что сегодня, в воскресенье, семнадцатого сентября, состоялось собрание, на котором обсуждали его новеллу; Ауримасу ничуть не хотелось, чтобы об этом обсуждении узнал его старый знакомец Казис Даубарас; ведь если восстановить в памяти тот вечер…

Он съежился, вспомнив имматрикуляцию: и встречу с Даубарасом после двухлетнего перерыва, и ощущение свинцовой руки у себя на плече; итак, учимся, а дальше что? Дальше — видно будет… Ну, конечно, видно; а все-таки после курсов… надо бы что-нибудь более определенное… инженерное дело или экономику… нынче, братец, все хотят высоко летать, что правда, то правда, и лавров желают — хотя бы и Грикштас; вздумал — в поэты, да… а ты его видишь? нет; журналист бы из тебя вышел; ну, репортер; все хотят высокого полета, а работать изо дня в день… Да, да, конечно, и ему нелегко, этому самому Даубарасу, да что поделаешь — судьба играет им как мячиком, хочется всерьез заняться творчеством, а руки не доходят; раз уж товарищ… э… товарищ так нуждается в его поддержке; наскоками работаешь, ничего, кроме вреда… а создать достойный народа памятник…

Вдруг Ауримас крепко стиснул зубы и до боли сжал кулаки — смеет ли он так думать о Даубарасе; ведь тогда, в войну, тот же Даубарас… Виновато все оно, собрание, весь этот шум и треск; принять, отклонить, отложить; Шапкус и эта интеллектуальная бессмыслица; Вальцель, Джойс, Бергсон, Ницше; отложить; беги отсюда, юноша; бедняжка поэтесса Розмари; может быть, уважаемые, когда-нибудь вы и набьете брюхо, но культура — сей массовый интеллектуальный менталитет — навеки останется для вас tabula rasa… [15] Чистая доска (лат.) . terra incognita… Sit venia verbo… [16] С позволения сказать (лат.) . уважаемые… ибо мало иметь власть, надо еще… и зачем этот Гаучас шел в Россию? Зачем зачем зачем — колотилась кровь в висках; Соната передернула плечами и отвернулась; зачем, в конце концов, он шел сюда, к Сонате — неужели затем, чтобы опять слушать про Даубараса, который, право же, тут ни при чем; хотя тогда они с Шапкусом…

— Ты что, нездоров? — услышал он голос Сонаты и словно вернулся в эту комнату, откуда его увели воспоминания, в комнату, где стоял диван, столик с орехами и Соната, с ее пристальным взглядом зеленоватых глаз. — Тогда нам незачем уходить.

— Нет, мы пойдем, — упорствовал Ауримас. — Пойдем куда-нибудь. Обязательно.

— Поцелуй меня.

Он обнял ее и поцеловал — как это повелось у них последнее время; Соната сияла; она лучезарно улыбалась, бойко откинула назад волосы, скользнула к шкафу, достала оттуда какие-то вещи и, придерживая одной рукой слабо застегнутый халат, убежала в ванную. Вернулась она уже в платье, аккуратно причесанная, смочив духами брови (у нее была такая странная причуда: надушенные брови); теперь это была Соната, которая знала себе цену, Соната, у которой в любом танцзале поклонников — хоть отбавляй; и найдутся среди них такие, у которых в кармане диплом врача или инженера; но она дарит своей дружбой одного лишь Глуосниса, который работал в горкоме, а теперь учится на рабфаке; такого вот взъерошенного, с невзрачным, чуть пасмурным лицом, с вечно расстегнутым воротом сорочки — Ауримаса с Крантялиса; говорят, у него способности, и что-то он пописывает; хорошо бы как-нибудь при случае почитать. Соната знала, что женщина должна интересоваться, чем занимается ее друг, когда он не с ней, — даже в том случае, если в занятиях его она ни бельмеса не смыслит; уроки литературы ей всегда были в тягость, а сочинительство стихов или прочей дребедени представлялось ей чем-то вроде игры, правил которой она не знала да и не очень-то хотела знать; если кто-то в нее играет, значит, есть в этой игре какой-то смысл; конечно, романы про любовь — совсем другое дело. Так размышляла она, спускаясь по лестнице под руку с Ауримасом; размышляла и улыбалась лукавой женской улыбкой — вполне взрослая женщина; Ауримас переступал рядом и безо всяких мыслей переставлял ноги по ступенькам из искусственного мрамора; если что и занимало его в данную минуту, то единственно — пропуск, где его раздобыть?