Мэри Монро - Время – река

– Нет. Я из тех, кто никогда не попадается на удочку.

Обескураженная его ответом, Мия отняла руку от стакана.

– Странное заявление.

– Прости. Это что‑то вроде старой присказки в нашей семье. Брат моего отца был не женат, а двое братьев моего дедушки – мы называли их необузданные шотландцы – тоже были убежденными холостяками. Боюсь, это передается по наследству.

– Ты – единственный сын в семье, я уверена, что твой отец не слишком радуется тому, что его надежды на наследника рода Макдуглас не оправдаются.

Стюарт только пожал плечами.

– Ты живешь в гостинице?

– Иногда. Но вообще до конца проекта мне сняли меблированный дом. Мы перестраиваем каретный сарай, где разместится магазин фирмы «Орвис».

– А где твой дом?

– Полагаю, там, где я живу.

– Мне кажется, ты – хозяин своей судьбы. То есть ты в любой момент можешь поехать, куда хочешь.

– Я думаю несколько иначе. Скорее, я еще не нашел места, где мне захотелось бы остаться.

«Уж не гены ли необузданных шотландцев не дают покоя их отпрыску», – подумала Мия.

Стюарт на минуту задумался, а потом добавил:

– Это не вся правда. Хребет Грейт‑Смоки‑Маунтинс… [34] околдовал меня. – Он откинулся на спинку стула, а в его голосе послышались мелодичные нотки, свойственные рассказчикам с Юга.

– Где бы я ни странствовал, будь то в Теннесси, в Джорджии или в Северной Каролине, если я в Южных Аппалачах, я знаю, что я дома. Во мне течет кровь Макдугласов, а это кровь нахлыстовиков. Мой дед обычно говорил, что наша кровь похожа на ручьи в здешних горах, и она всегда приведет нас к форели. Мне повезло больше, чем другим. Я не работаю в офисе и в городе. Я зарабатываю себе на жизнь на воде.

Для меня весна – это ручейники и поденки, веснянки, вылупляющиеся из яйца такими же крупными, как растущие на берегу дикие фиалки. Летом я отправляюсь в глушь, где нагреваются даже высокогорные ручьи, там я живу в одиночестве, хожу босиком и соблазняю приманкой недоверчивую форель. Случаются неудачи, и форель исчезает, как яркая вспышка в горах. Красные пятна смешиваются с опавшими на воду листьями. А зимой… – Он помолчал. – Зима – это время года, когда нужно заглянуть в себя. Пейзаж становится таким же серым, как дымчатый туман, и, несмотря на пронизывающий холод, я люблю ее, потому что я остаюсь один, без каякеров и любителей покататься на баллоне, без рыбаков, которые в теплую погоду баламутят воду в самых лучших местах. Я беру с собой термос с горячим кофе, жду, когда солнечные лучи прогреют маленькую заводь, и получаю в награду серебристую рыбину, которая хоть и похожа на кусок льда, но совсем живая.

Поэтому, думаю, мне придется обзавестись домом. Если бы я был женат, я бы обязательно жил в горах, среди протянувшихся на тысячи миль ручьев с форелью, протекающих между хребтов.

Мия прислушивалась к каждому слову, к каждой перемене ритма и понимала, что влюбилась.

Он потянулся через стол и взял ее за руку.

– Ты когда‑нибудь рыбачила ночью?

Она посмотрела на их сцепленные руки. Этот жест показался ей невыразимо доверительным. Она отрицательно покачала головой.

– Нет. Как ты различаешь шнур в темноте?

– Я не различаю его. Все совсем не так. Хочешь попробовать?

– Очень хочу.

– Отлично, тогда я возьму тебя с собой.

Время – это субстанция, из которой я соткан. Время – это река, которая несет меня по течению. Но я сам – река.

Хорхе Луис Борхес [35]

На следующее утро Мия буквально полетела в город. Стюарт должен был приехать попозже утром и помочь ей с дорожкой, и до его приезда ей нужно было успеть провернуть массу неотложных дел. Она так рано явилась к Беки, что ей пришлось подождать минут пять, пока ее дочь Кэтрин не откроет дверь.

– Что сегодня из фирменной выпечки? – спросила Мия, помогая выносить на тротуар большую доску с написанным мелом меню.

– Рогалики с орехом пекан и карамельной глазурью.

– Слава богу, – тихо пробормотала Мия, пока они устанавливали тяжелую доску. – Не могла бы ты упаковать для меня полдюжины? И две буханки пшеничного хлеба? – Она стряхнула с ладоней мел. – Мама в пекарне?

– Вы же ее знаете. Она не может усидеть дома. Она – на заднем дворе, открывает почтовое отделение. Я долго уговаривала ее установить кондиционер, чтобы не зажариться у этих печей.

– Как она сегодня себя чувствует?

Кэтрин посмотрела через витрину, чтобы увидеть, где находится мать. Когда она повернулась, ее лицо было серьезным.

– Сегодня ей лучше, но вчера она с трудом ходила. Доктор говорит, что она все меньше контролирует движения своих ног, и у нее начались судороги. Боюсь, что болезнь прогрессирует.

Мия увидела в глазах Кэтрин страх. Подойдя ближе и обняв девушку, Мия почувствовала, как две сильные девичьи руки обвились вокруг ее плеч и крепко вцепились в нее: сколько тревоги скрывалось за услужливой улыбкой.

– Долго она еще сможет работать, как ты думаешь? – спросила Мия, когда они разжали объятия.

– Так долго, как только сможет. Вы же знаете маму. Мы наняли еще одного пекаря, а я работаю за стойкой. Она наконец согласилась, что ей пора уступить место за стойкой. В почтовом отделении для нее полегче, потому что там она сидит. Она будет держаться до конца. Не могу представить себе, что ее здесь не будет. Ей будет скучно без людей.

– Ей будет скучно без сплетен.

– И это тоже.

Мия с радостью увидела, что Кэтрин неохотно улыбнулась.

– Как справляется отец?

– О‑о, он – сильный, и он любит ее. Он каждый день говорит ей об этом. Все так поддерживают ее. Как говорит мама, нужно надеяться.

Через окно Мия видела, как Беки открывает окно почтового отделения.

– Вон она. Я зайду с ней поздороваться.

– Я принесу вам кофе.

Входя в пекарню, Мия с неожиданным смирением осознала, что может причислить себя к счастливчикам, потому что у нее обнаружили рак на ранней стадии. Все относительно. Она вспомнила первые дни после того, как был оглашен диагноз, когда ей было невероятно страшно. Надежда, теперь уже усвоила она, – это подарок.

Прежде чем подойти к Беки, сидевшей за конторкой почтового отделения на заднем дворе кафе, она изобразила на лице энергичную улыбку.

– Ты сегодня рановато, – отметила Беки.

– Не знаю, как тебе удается удержаться и не съесть все, что достают из печи. Я здесь всего минуту, но уже готова продать душу дьяволу за сладкий пончик.

– Дисциплина, дорогая моя. Строгая и абсолютная дисциплина, – игриво ответила Беки. Потом она украдкой выдвинула из‑под конторки тарелку, на которой лежали рогалики с пеканом. – Хочешь один? Они еще теплые.

– Я тоже заказала полдюжины, – ответила Мия и быстро добавила: – Но не вставай, Кэт мне их уже пакует.