Тимоте де Фомбель - Принц без королевства

— Что это такое, Мадемуазель?

— Это для хозяина. Он возвращается поздно. И никогда не ужинает.

Дама повторила:

— Что это такое?

— Я подумала…

Но хозяйка уже кричала во весь голос:

— Что это такое?

Из открытой кастрюли исходил волшебный аромат. Соус кипел и пузырился. На поверхность всплывали кусочки мяса. Иногда сквозняк колебал огонь спиртовки, и варево на миг вздымалось, издавая чмокающий звук поцелуя. Вокруг кастрюли витал белый пар.

Несколькими веками раньше Мадемуазель сожгли бы на костре за такие изыски. Теперь же, в 1915 году, ее всего лишь выставили на улицу.

А говядину по-бургундски выплеснули на цикламены в глубине сада.

Сначала она села на поезд и поехала в Москву. И пришла на этот самый почтамт, чтобы известить о своем возвращении старую тетушку, единственную родственницу, оставшуюся у нее во Франции. Молоденький служащий в окошке продал ей марки и указал на почтовые ящики в другом конце зала. Расстроенная девушка прятала лицо в носовой платок.

И тут к ней подошел Он. Появился, как по волшебству. На нем была суконная куртка и красный шейный платок.

— Вы француженка?

Мадемуазель не посмела ответить. Она еще не успела отправить письмо тетке, только наполовину всунула конверт в щель почтового ящика.

— Я слышал, как вы говорили по-русски.

— Да.

— А вы знаете другие языки?

— Да, еще несколько.

Мужчина выглядел ее ровесником. Мадемуазель выпрямилась и гордо вскинула голову, стараясь отвлечь внимание собеседника от своих заплаканных глаз. Тем временем ее рука медленно вытянула конверт обратно из прорези.

— Вы хотите получить работу? — спросил он.

Она слегка отступила и быстрым движением поправила шляпку.

— Почему вы спрашиваете?

Эта осторожность стоила ей большого усилия: стоявший перед ней мужчина внушал абсолютное доверие.

— Я ищу няню.

— В Москве?

— Нет, в другом месте. Я пока не знаю. Ребенок еще не родился.

Его глаза заблестели.

Мадемуазель надменно вздернула подбородок.

Сначала она решила, что он подошел к ней с низменной целью. Но его открытая улыбка успокоила ее.

— Мадемуазель, прошу вас, если вы согласны, следуйте за мной.

— А вам не хочется задать мне еще какие-нибудь вопросы? Мы же совсем не знакомы.

— Нет.

Девушка сделала вид, что колеблется. Она знала, что парижанин, у которого она работала до Санкт-Петербурга, умер в прошлом году. И что там, на родине, ее никто не ждет. На дворе стоял 1915 год, и Франция уже много месяцев воевала с Германией.

— Прошу вас, — сказал мужчина.

Мадемуазель машинально положила в сумочку письмо тетке. Незнакомец взял ее чемодан. И они уехали на поезде в Одессу, а затем сели на пароход до Константинополя. Причалили они ночью. Мадемуазель не понимала, что с ней происходит. На берегу их ждали два матроса с фонарем. Длинная лодка доставила их из гавани к яхте, стоявшей на рейде.

Внезапно мужчина жестом остановил гребцов и прислушался.

Мадемуазель тоже уловила какие-то странные звуки. Сквозь плеск воды, стекавшей с поднятых весел, сквозь гул старого города с освещенной яхты до них донесся крик новорожденного младенца.

Они переглянулись.

Это был первый крик Ванго.

И вот двадцать один год спустя взволнованная Мадемуазель вошла в зал того же почтамта, ведя за собой Костю и Зою и лелея безумную надежду, что сейчас перед ней опять возникнет человек с красным казацким платком на шее.

Увы, мир стал совсем другим. И тайны в письме, которое она собиралась отослать, были предназначены уже не старой тетушке.

— Марку для письма в Италию, — вполголоса сказала Мадемуазель.

И снова направилась к большим почтовым ящикам, ожидавшим ее два десятилетия.

По дороге сюда она сменила три трамвая, желая убедиться, что за ней не следят. Зоя, стоявшая справа, хныкала, жалуясь, что у нее болят ноги.

Нагибаясь, Мадемуазель видела уголок конверта в кармане у девочки. Неужели это письмо когда-нибудь ляжет на стол добродушного доктора Базилио в домике между фиговым деревом и черной скалой на Эоловых островах?

В конверте была коротенькая записка для самого Базилио и второй конверт — поменьше, но толще — на имя Ванго.

Если он меня ищет, если Вы, доктор, его увидите, если он появится на острове, передайте ему эти пять страниц в прилагаемом конверте. Это очень важно. Там все, что я хотела бы рассказать ему лично. А Вы сами, Базилио, как поживаете? У меня все хорошо. Я воспитываю детей. Они очаровательны. Без них жизнь и вовсе была бы мне в тягость. Вот такие дела. Здесь уже наступила весна. Не знаю, Базилио, увидимся ли мы когда-нибудь, но я думаю о Вас. С тех пор как я далеко от дома, во мне что-то изменилось.

В этом письме самому доктору было посвящено очень мало строк, но впервые за прошедшие восемнадцать лет между ним и Мадемуазель манящим призраком встало слово «мы».

— Няня, я хочу домой.

— Ну конечно, дорогая, сейчас пойдем.

Наконец они подошли к ящику с медной прорезью. Мадемуазель сунула руку в карман пальто Зои.

— Стой смирно, я кое-что сюда положила.

Она нащупала конверт, и тут ей на плечо легла чья-то рука.

— Мадемуазель, не делайте этого.

Она обернулась.

— Они следят за вами. То ли из-за стеклянной перегородки, то ли с верхней галереи. Не делайте этого. Иначе они отправят вас в Сибирь.

Время на мгновение замерло. Перед ней стоял отец Зои, Кости и Андрея.

— Прошу вас, Мадемуазель. Если я позволю вам это сделать, нас обоих арестуют.

Письмо осталось в кармане Зои. Дети бросились к отцу.

— Папа!

Тот обнял их, продолжая говорить с Мадемуазель:

— Пока они уверены, что я за вами слежу, они позволяют вам жить у нас. Мой старший сын Андрей находится за границей. Они всех нас взяли в заложники. Мне приказано поселить вас у себя. Я понятия не имею, что вы натворили, но наши жизни уже два года зависят от вас, и жизнь Андрея тоже.

Мадемуазель знала, что живет в комнате Андрея. Над ее кроватью висели его детские рисунки. Она видела его фотографию, спрятанную в тетради для записи расходов. Чувствовала, что родные тревожатся за него. Но ей никогда не приходило в голову связать свою судьбу с судьбой мальчика на фотографии в белой рамке, прильнувшего щекой к скрипке.

— Идемте.

Дети дали руки отцу.

Мадемуазель последовала за ними.

Вместе они вышли на улицу, залитую ярким майским солнцем, и начали медленно спускаться по лестнице, держась друг за друга, словно альпинисты, идущие по гребню ледника.

В учебниках истории очень мало упоминаний о том, что случилось с одной из самых больших строек на Манхэттене летом 1936 года. Сооружение очередного небоскреба было прервано на много месяцев. Началось с того, что какой-то строитель разбился насмерть, упав с верхней площадки башни. Событие само по себе банальное — такое происходило по десять раз за год, — но тут выяснилось, что погибший был индейцем из племени мохауков и что сюда его привезли силой. Остальные рабочие из солидарности объявили многодневную забастовку.