Тимоте де Фомбель - Принц без королевства

Директор сопроводил приговоренного и сторожей в камеру для исполнения приговора.

Через пятнадцать минут все было кончено.

Льюис Лоуз вернулся в кабинет и рухнул в кожаное кресло. Он управлял тюрьмой пятнадцать лет и все это время открыто боролся за отмену смертной казни. А пока старательно записывал в белой тетради последние слова осужденных. Сегодня утром перед казнью ему довелось услышать нечто особенное.

Кафарелло твердил это уже давно.

Однако те же слова, произнесенные на электрическом стуле, звучали с новой силой. Льюис Лоуз достал с полки позади кресла тонкую белую тетрадку.

Он пролистал ее последние страницы. Здесь были и молитвы, и крики ненависти, и признания в любви, и мольбы о пощаде. Некоторые осужденные просили прощения. Некоторые утверждали, что невиновны. Некоторые в исступлении звали мать.

На самой последней странице директор написал крупными буквами имя Джованни Кафарелло и прибавил внизу:

В три часа пятьдесят минут ночи в тюрьме округа Оссининг, штат Нью-Йорк, осужденный на казнь произнес нижеследующие слова:

Я не Джованни Кафарелло.

Льюис Лоуз закрыл тетрадь. За окном, над рекой Гудзон, вставал рассвет. Послышался гудок парохода.

Эверленд, Шотландия, 29 августа 1936 г.

Шелк скользил между пальцами Этель. Она перебирала белье в комоде и одновременно зорко оглядывала комнату. Потом девушка ощупью нашла прорезь в дне одного из ящиков. Дно приподнялось. Она вынула из тайника тонкую связку писем, прижала ее к груди и, повернувшись, спиной задвинула ящик на место.

Этель взглянула на связанные вместе конверты; их было пять.

Сняв ленточку, она развернула одно из писем и сразу посмотрела в конец, на последнюю строчку, где стояла заглавная буква V. Потом рассеянно пробежала глазами снизу вверх чернильный ручеек из слов. Подняла голову, огляделась. Паркет поскрипывал у нее под ногами. Откуда это ощущение, что она здесь не одна? Вот уже много недель ей чудилось, что сюда кто-то наведывается. Она поделилась своими подозрениями с Мэри, но та убедила ее, что этого не может быть.

Мэри считала делом чести охранять эту комнату. Воздев руки к небу, она клялась всеми святыми, что входит сюда только она, что никто не сможет обмануть ее бдительность.

Однако Этель была уверена в своей правоте. В течение дня кто-то сдвигал с места ее бумаги и книги. А сегодня, открыв дверь, она увидела, что большой ящик комода слегка выдвинут.

Этель закрыла конверт. В камине потрескивал огонь. А может, это дождь стучал в окно… Она едва ощущала в руке ничтожный вес этих коротких — в одну-две страницы — весточек. Медленно подойдя к камину, она бросила туда все пять писем Ванго. И стала глядеть, как они горят. Присев на корточки, она подтолкнула бумажный лоскуток, пытавшийся укрыться в кучке золы. Он вспыхнул и тут же превратился в пепел. Больше ничего не осталось.

Этель встала. Теперь она выглядела невозмутимой. Подойдя к окну по скрипучему паркету, она выглянула наружу. Внизу, у дверей замка, урчал мотор ее любимого автомобиля.

Николас сидел в ожидании на капоте машины. Накидка защищала его от дождя. Впервые в жизни Этель позволила кому-то другому сесть за руль своего «нейпир-рэйлтона». В этой машине Николас ездил за покупками для хозяйки. Все видели, как он мчался через поля. А иногда они вдвоем втискивались на единственное сиденье и уезжали к озеру.

Николас заметил Этель в окне и кивнул ей. Она не ответила. Повернулась к камину. Пламя уже почти угасло.

Через несколько минут Этель подошла к машине, и под скрип гравия они покинули двор замка Эверленд. Мэри тщетно пыталась их догнать. Она кричала им вслед: ей нужно было узнать, в какой комнате разместить герцогиню д’Альбрак, которая должна была приехать на следующий день.

Герцогиня, подумать только!

Этот визит стал для Мэри величайшим событием. Она ликовала. Этель никогда никого не приглашала в Эверленд. Один только сын Кэмеронов наведывался сюда время от времени, по-соседски, втайне от родителей. С тех пор как Томас уразумел, что ему не на что надеяться, Этель иногда приглашала его на чай. И с улыбкой выслушивала рассказы о девушках, с которыми его знакомили. Последняя была очень богата, но до того застенчива, что Томасу удалось рассмотреть только ее волосы, заслонившие лицо, да кончик носа между локонами.

Если не считать этих воскресных визитов, замок пустовал. Пол все еще отсутствовал — вероятно, воевал где-то в Испании. И Мэри с тоской в душе вспоминала то прекрасное время, те осенние вечера, когда целых двенадцать горничных под ее руководством клали грелки в сорок постелей для гостей. В те годы мать Этель приказывала зажигать вокруг замка фонари. А однажды к ним пожаловал сам лорд Деламер и привез в подарок пару слоновьих бивней!

Но герцогиня… это куда почетнее!

Тем временем на втором этаже в пустой спальне Этель затаился призрак. Наконец краешек серо-розового покрывала зашевелился, и призрак выполз из-под кровати. Это был Андрей. Несколько секунд он лежал не двигаясь, потом приподнялся на локтях. Его лицо взмокло от пота. Подойдя к камину, он взял поленце и разворошил им угли. Затем направился к комоду, выдвинул ящик, приподнял дно и обнаружил пустой тайник. Снова покопался в тлеющих углях, вернулся к комоду и обшарил его сверху донизу.

Пятнадцатью минутами раньше Андрей как раз собрался обыскать тот самый ящик с тайником, но тут в комнату вошла Этель. Он успел юркнуть под кровать и оттуда увидел, как она достала тоненькую связку писем и бросила ее в огонь.

Вероятно, он упустил первую возможность узнать, где находится Ванго. Но он не был в этом уверен. Есть ведь еще Николас… Может, это его письма она сожгла с таким безразличием? Он надеялся, что это сгорели послания сына садовника. Андрею была приятна эта мысль. Но в глубине души он не очень-то верил в такую возможность. Да и умеет ли он писать, этот поганец Николас? И вообще, на что он годен — разве только увиваться за женщинами, водить их машины да назначать свидания в амбарах!

Нет, письма наверняка были от Ванго Романо. Андрей уже давно их разыскивал. Откуда они приходили? Найди он их вовремя, это умерило бы аппетит Влада-стервятника. Тогда Андрей и его семья были бы спасены.

Но могло быть и хуже. Вдруг Этель сожгла письма по просьбе Николаса? Разъяренный Андрей сунул руки в нижний ящик, надеясь отыскать там хоть что-нибудь.

— Не двигайся!

Он попробовал выпрямиться.

— Не двигайся!

Голос был таким же ледяным, как ствол охотничьего ружья, ткнувшегося ему в ухо.