Тимоте де Фомбель - Принц без королевства

Почему он понимал слова в русском словаре? Почему лучше всего ей удавался именно этот суп? Почему Ванго всегда засыпал под греческие колыбельные? Откуда взялись на вышитых ею полотенцах эти розы с шипами, если они не росли на острове? Все это пришло из прошлого; тайны кричали о себе отовсюду, а он их не слышал. Каждое воспоминание детства казалось Ванго нераскрытой посылкой в шелковистой бумаге.

А сокровище? Ту треть, что осталась от Мацетты, Ванго, как пират, спрятал в пещере у себя на острове. Другие две трети исчезли вместе с Кафарелло.

Ванго взял словарь и флягу и направился было к окну, но внезапно бросился на пол, сжался в комок и откатился к камину. Все это заняло не более трех секунд.

Сложив свои находки у ног, он постарался восстановить дыхание. Потом оглядел комнату, привстал и, сгорбившись, перебежал к другому окну. После этого посмотрел в щель между ставнями и снова согнулся пополам.

Ванго пополз к двери. Теперь ему даже не понадобилось выглядывать наружу. Из кустарника доносился отчетливый хруст. Дом был окружен. Ванго видел не меньше пяти теней перед входом. Еще двое наверняка зашли сзади.

Все было ясно. Они снова напали на его след. Ванго повернул ключ в замке.

Потом схватил ведро, из которого умывался, и вылил воду на догоравшие угли. Комната погрузилась в темноту. В этот момент дверная ручка заскрипела. Он вовремя запер дверь!

Кто-то ходил по крыше. Ванго знал, что после прибытия на остров вел себя неосторожно. Он не удержался и затеял игру с детьми, которые пришли в восторг и устроили ему овацию. И все из-за какого-то незадачливого цыпленка! Ванго думал, что, если он высадится в маленьком порту Ринеллы, за ним не смогут проследить. А ведь можно было дойти вдоль моря до безлюдного места и сразу скрыться. Но он зачем-то затеял эту клоунаду для трех маленьких девочек, которые напомнили ему о Лауре Вьяджи и ее сестрах.

Как отсюда выбраться? Он хорошо знал этот беленный известью дом-кубик. Тайных ходов не было. Каждое окно легко просматривалось снаружи. В каминную трубу едва пролезала рука. В доме не было ни подвала, ни чердака. Ванго оставалось только принять бой.

Ставень рядом с Ванго разлетелся на куски от удара деревянного тарана. Слабый свет ночных звезд проник через разбитое стекло. В дыру пролезла рука и отвела оконную задвижку. Ванго подкрался к подоконнику и спрятался в темноте под ним.

На подоконнике появилась тень. Ванго бесшумно схватил незнакомца, повалил его на пол и ударил по шее сзади. Тот сразу потерял сознание. В окне появилась вторая тень, и Ванго точно так же обезвредил и ее. Оставшиеся снаружи слышали только шуршание одежды. Прошла еще минута. До Ванго доносились приглушенные голоса. Несмотря на холод, он взмок от ужаса при виде двух тел, которые лежали на полу, привалившись к его ногам. За восемь лет в бегах его инстинкт выживания обострился. Он страшился собственных рук, не зная, на что они способны.

В окно полез третий. Он смог увернуться от удара и вместе с Ванго покатился к камину. Мужчина сопротивлялся изо всех сил, но юноше удалось зажать ему рот рукой. Ванго налетел плечом на валявшийся на полу русский словарь, подобрал его и оглушил им противника. Тот остался лежать. Ванго прихватил еще и флягу и вернулся к своему посту под окном с двумя орудиями защиты.

У его ног послышалось какое-то бормотание. Один из неприятелей приходил в себя. В том, что он говорил, невозможно было разобрать ни слова. Ванго уже приготовился одним махом вбить ему в голову всю словарную премудрость. Но, уже занеся над головой книгу, он вдруг понял, что тот бормочет.

Человек говорил не по-русски. Это был древнегреческий. Первые строки Евангелия от Иоанна. «В начале было Слово…»

Ванго опустил книгу.

— Брат Джон?

— Ванго? — спросил мужчина, кривясь от боли. — Это ты?

Чей-то голос за окном окликнул монаха.

— Я здесь. С Ванго!

Четвертый человек перемахнул через подоконник.

— Ванго? Что ты здесь делаешь?

— А вы?

— Мы голодаем там, наверху.

— Голодаете?

— Пиппо Троизи сказал, что в доме давно никто не живет. Мы искали еду. Где остальные?

— Они здесь.

— А брат Пьер?

— Боюсь, у него пробита голова. Мне очень жаль.

— Кто это сделал?

Ванго пожал плечами. Монах все понял.

В окне показалась последняя тень. Их было пятеро. Пять монахов, пять благородных разбойников с большими мешками через плечо, одетые в темную, под цвет ночи, одежду.

— Наберите в ведро воды из колодца, — сказал брат Джон. — Я попробую привести в чувство остальных. Придется нести их до лодки.

— Я пойду с вами. Помогу, — сказал Ванго. — Мне надо поговорить с братом Марко.

— У тебя есть какая-нибудь еда?

— Яйца.

— Сколько?

— Две дюжины.

— Пиппо ждет нас на пляже.

Но Пиппо на пляже не было. Он добрался до порта Мальфы и там привязал лодку к бакену возле прибрежных скал. Потом нырнул и доплыл до набережной. Теперь он сидел, привалившись к лачуге портовой сумасшедшей — своей жены Пины Троизи, — и слушал.

Пиппо делал это каждый раз, когда возил монахов мародерствовать. Впервые он осмелился подойти к лачуге накануне Рождества. Его жена с кем-то беседовала. Это был доктор Базилио. Она рассказывала ему, что набралась терпения и ждет мужа. Говорила о корабле, на котором вернется Пиппо. Взволнованный, он слушал, как Базилио просил ее повторить, когда и откуда прибывают корабли.

Приходя вечером к лачуге, он почти всегда заставал доктора. Пина и Базилио мало-помалу сдружились. Доктор выслушивал жену Пиппо. Он старался понять, чем она живет, что привело ее сюда. Говорил с ней о своем, рассказывал о пациентах.

Она всегда ждала его с легким ужином, аппетитные запахи щекотали ноздри Пиппо Троизи. В этот вечер он почувствовал знакомый аромат жареных кабачков — жена обычно шинковала их тонкими полосками. Пиппо сглотнул слюну. Сквозь тонкую стенку хижины до него доносилось потрескивание керосиновой лампы, похожее на хруст накрахмаленной простыни.

— Я только что вернулся с Липари, — сказал доктор.

— Я видела вас утром, вы приехали в девять двадцать семь.

— Там живет один старик, которому запрещено покидать остров. В молодости он семь лет провел на каторге. Дни его сочтены.

— Вы его лечите?

— Да. Он коммунист, уроженец Венеции. Синьор Муссолини его не жалует, поэтому и сослал сюда. Уже семь лет, как он на Липари.

— Я никогда не видела коммунистов, — сказала Пина. — Какие они?

Пиппо за стеной не смог сдержать улыбки.

— Его даже коммунистом теперь не назовешь. Он четыре года прожил в Москве и стал совсем другим. Но чтобы досадить властям, делает вид, будто его взгляды никак не изменились.

Доктор вытер рот салфеткой.