Нэнси Митфорд - Любовь в холодном климате

— Я забыла, сколько ему лет, — спросила тетя Эмили.

Я ответила:

— Он лет на шесть старше меня. Значит, сейчас ему двадцать четыре. Его зовут Седрик, как лорда Фаунтлероя. Мы с Линдой воспользовались случаем, чтобы разузнать о нем, когда были маленькими. Хотели понять, стоит ли выходить за него замуж.

— Да, очень на вас похоже, — сказала тетя. — Но я склоняюсь к мысли, что его брак с Полли решил бы все проблемы.

— Ты слишком многого от них ожидаешь, — ответил Дэви. — Тьфу ты, заболтался с Фанни и забыл принять мою трехчасовую пилюлю.

— Прими ее сейчас, а затем идите гулять, вы оба.

С этого времени я часто виделась с Полли. На время охотничьего сезона я отправилась в Алконли, как делала это каждый год, а оттуда я часто на день или два выезжала в Хэмптон. Там больше не собирали многочисленного общества, но гости ехали непрерывным потоком, так что Монтдорам и Полли никогда не удавалось сесть за стол в обществе друг друга. Малыш Дугдейл почти каждый день приезжал из своего дома в Силкине, который находился всего в десяти милях от Хэмптона. Он уезжал, чтобы переодеться к ужину, и возвращался снова провести вечер с Монтдорами, потому что леди Патриция не очень хорошо себя чувствовала и ложилась рано.

Я никогда не могла воспринимать Малыша Дугдейла, как реального человека, может быть, из-за того, что он постоянно представал в новой роли. Малыша Дон Жуана сменял Малыш Старый Итонец, сквайр из Силкина, а затем Малыш Свободный Гений. Ни в одной из этих ролей он не был достаточно убедителен. Дон Жуан покорял только молоденьких неискушенных женщин, за исключением леди Монтдор, но она независимо от степени их прошлой близости воспринимала его скорее, как компаньона или секретаря, но не как любовника. Сквайр играл в крикет с деревенскими мальчиками и читал лекции деревенским дамам, но никогда не выглядел настоящим сквайром, несмотря на все усилия. Свободным Гением он воображал себя, когда прикасался пером к бумаге или кистью к холсту. Они с леди Монтдор были очень заняты тем, что называли «нашим искусством», десятками производя пейзажи, портреты и натюрморты. Летом они работали на улице, а на зиму установили печь в большой спальне в северном крыле и использовали ее как студию. Они были такими восторженными почитателями друг друга, что мнение внешнего мира не имело для них ни малейшего значения. Их картины в дорогих рамах в изобилии украшали комнаты и коридоры обоих домов. К вечеру леди Монтдор была готова немного расслабиться.

— Мне нравится трудиться весь день, — говорила она, — а вечером я согласна побыть в обществе и, может быть, сыграть в карты.

К ужину всегда приезжали гости, возможно, один или два профессора из Оксфорда, с которыми лорд Монтдор мог поговорить о Ливии, Плотине и семье Клавдиев, лорд Мерлин, любимец леди Монтдор, который цитировал ее к месту и нет, и наиболее важные соседи из графства, строго по очереди. Здесь редко собиралось меньше десяти человек, в этом Хэмптон разительно отличался от Алконли.

Теперь я научилась получать удовольствие от визитов в Хэмптон. Леди Монтдор все меньше пугала меня и очаровывала все больше; лорд Монтдор оставался неизменно приятным и бесцветным; Малыш продолжал шарить по мне руками, а Полли стала лучшей подругой, почти как Линда. В один прекрасный день тетя Сэди поручила мне пригласить Полли в Алконли, что я с удовольствием и сделала. Это было не лучшим временем для посещений, потому что нервы у всех были расстроены из-за помолвки Линды, но Полли, казалось, совершенно не обратила внимания на напряженную атмосферу в доме; и ее присутствие нисколько не удерживало дядю Мэтью давать волю своим чувствам, когда ему это требовалось. На самом деле, она даже призналась мне, когда мы возвращались в Хэмптон, что она завидовала детям Радлеттов, выросшим в такой тихой и ласковой атмосфере. Такое мог сказать только обладатель лучшей гостевой комнаты, находящейся вне зоны действия дядиного граммофона и избавленный от утренних концертов. Тем не менее, мне показались очень странными слова Полли, потому что кто, как не она, был с ранних лет окружен родительской любовью и заботой. Я еще только начинала понимать, как трудно складывались ее отношения с матерью.

Мы с Полли были подружками невесты на свадьбе Линды в феврале, и когда все закончилось, я вместе с Полли и леди Монтдор поехала в Хэмптон-парк, чтобы провести там несколько дней. Я с благодарностью согласилась на приглашение Полли, потому что слишком хорошо помнила то ужасное чувство опустошенности, которое пришло после свадьбы Луизы, и которое должно быть в десять раз сильнее после отъезда Линды. Итак, первый этап моей жизни закончился, и я чувствовала себя застрявшей в неприятном вакууме между ушедшим детством и еще не начавшейся семейной жизнью. Как только Линда с Энтони уехали, леди Монтдор послала за автомобилем, и мы все трое прижались друг к другу на его заднем сиденье. Мы с Полли по-прежнему были в платьях подружек невесты (из шифона цвета молодого горошка), но уже в шубках и с ковриками из шкур шетлендских овец под ногами, словно дети после танцкласса. Шофер положил нам на колени медвежью полость и теплее укутал наши ноги в серебряных туфельках. Снаружи не было по-настоящему холодно, но ветер и сырость пробирали до костей, весь день, все усиливаясь, шел дождь, и стемнело очень рано. Внутри автомобиль напоминал сухую коробочку, в которой мы плавно плыли по блестящей от дождя дороге к ожидавшим нас теплу и комфорту большого дома.

— Как хорошо сидеть здесь в тепле, — сказала леди Монтдор, — пока все эти бедные люди мокнут снаружи.

Она совершала второе путешествие в этот день, приехав утром из Хэмптона, в то время как Полли уехала с отцом накануне для последней примерки платья подружки невесты и ради танцевальной вечеринки. Сначала мы обсудили свадьбу. Леди Монтдор отличалась орлиной зоркость, когда дело доходило до торжеств подобного рода, ничто не могло укрыться от ее глаз и никакие соображения о благовоспитанности и такте не способны были смягчить ее комментариев.

— Как странно выглядела эта леди Кресиг, бедняжка. Полагаю, кто-то нашептал ей, что мать жениха должна собрать на своей шляпе все возможные украшения. На счастье, вероятно. Мех, перья, кружева, цветы, да еще бриллиантовая брошь на вершине. Розовые алмазы — я чуть не рассмеялась. Самое удивительное, что казалось бы достаточно богатые люди никогда не имеют приличных камней — я часто это замечала. И что это за мелочная скупость, которую они проявили к Линде. На ней был культивированный жемчуг, по крайней мере я так полагаю, неужели природный для них слишком дорог? И, о-о-о, такой отвратительно маленький браслет. Ни тиары, ни ожерелья, бедной девочке совершенно нечего было надеть в церковь. Что у них есть, только современное серебро и ужасный дом в одном из этих кварталов со стороны Марбл Арч? Вряд ли ради этого стоило принимать эту ужасную немецкую фамилию, должна сказать. И Дэви сказал мне, что в приданое не дали никакой стоящей собственности. Мэтью Алконли нельзя было заводить детей, если это все, что он может для них сделать. Тем не менее, он очень хорошо выглядел, когда вел Линду к алтарю, И Линда была действительно очень мила.