Нэнси Митфорд - Любовь в холодном климате

Наверху было безопасно. В спальне, классной комнате, комнате медсестры мы были защищены от внезапного вторжения; когда взрослые хотели видеть Полли, за ней присылали горничную. Но там было скучно, совсем не так, как в Алконли, где мы учились ругаться плохими словами, совершали вылазки в лес, чтобы рыть землю или захлопывать стальные капканы, кормили из пипетки детенышей летучих мышей втайне от взрослых, имевших абсурдную идею, что летучие мыши якобы покрыты паразитами. Полли была послушной и уравновешенной девочкой, которая исполняла все ритуалы и требования домашнего этикета с достоинством испанской инфанты. Ее нельзя было не любить, так она была красива и доброжелательна, но доверительная дружба с ней была невозможна. Она была полной противоположностью Радлеттам, которые без обиняков выкладывали все, что ни придет в голову. Полли не говорила ничего, и если имела какие-либо желания или потребности, хранила их глубоко в своем сердце. Любила ли она что-нибудь? Это было тайной для меня. Мы с кузенами изливали свою любовь друг на друга, на взрослых, на животных, даже на персонажей (чаше вымышленных или исторических), в которых играли. У нас не было никаких недомолвок, мы все знали друг о друге и обо всех любимых нами существах, реальных или воображаемых. И еще мы могли шуметь. Это были вопли счастья, взрывы смеха и веселья, которое обычно царило в Алконли, кроме тех редких случаев, когда они сменялись возмущенными криками и рыданиями. Но Полли никогда не хохотала и не кричала, я никогда не видела ее слез. Она всегда была одна и та же, неизменно очаровательная, милая и послушная, вежливо заинтересованная в собеседнике, забавно шутившая, но никогда не допускавшая излишней откровенности и преувеличенных чувств.

За время подготовки к этому визиту я так и не смогла определиться в своих чувствах. И вдруг оказалось, что «почти месяц» промелькнул молнией, и я уже сегодня, сейчас сижу в салоне большого черного «даймлера», едущего через пригород Оксфорда. Одно было хорошо — я была единственным пассажиром и меня ожидала долгая поездка в двадцать миль. Я хорошо знала дорогу еще с моих охотничьих дней в этих местах. На почтовой бумаге леди Монтдор был изображен двухбашенный Хэмптон-парк, Оксфорд, станция Твифолд. Но Твифолд, куда можно было добраться только после пересадки и часового ожидания в Оксфорде, был указан, вероятно, только для тех людей, которые никогда не получат приглашения от леди Монтдор, потому что ее гостей встречал шофер в Оксфорде. «Всегда будьте вежливы с девочками, вы никогда не знаете, за кого они выйдут замуж». Эта викторианская мудрость спасла многих английских старых дев от пренебрежения, с которым до сих пор обращаются с индийскими вдовами. Поэтому я беспокойно ерзала в своем углу, тревожно вглядываясь в глубокий синий сумрак за окном и всей душой желая очутиться в безопасности родного дома или в Алконли, или где угодно, только не в Хэмптон-парке. Знаменитые достопримечательности мелькали за окном, становилось все темнее, но я успела заметить указатель на Монтдорскую дорогу. Еще через несколько мгновений, как мне показалось, мы проехали сквозь распахнутые ворота. Меня охватил слепой ужас.

Прошуршав шинами по гравию, автомобиль мягко затормозил. Почти одновременно открылась входная дверь, полоса света упала к моим ногам. Встретивший меня дворецкий помог снять пальто из нутрии (подарок дяди Дэви), провел меня через холл, затем вверх по широкой и высокой готической лестнице из мореного дуба, где на полпути к небесам нас встречала мраморная статуя Ниобеи с детьми, далее через восьмиугольную прихожую, через Зеленую гостиную, Красную гостиную в Длинную галерею, и, не справившись заранее о моем имени, он произнес его очень громко и внятно, а затем меня покинул. Длинная галерея была, как мне навсегда запомнилось, полна людей. Вероятно, их было двадцать или тридцать; некоторые сидели у стола, накрытого к чаю, другие с очками вместо чашек в руках, стоя наблюдали за игрой в нарды. Эта группа, без сомнения, состояла из тех молодых женатых людей, на которых леди Монтдор ссылалась в своем письме. На мой взгляд они казались далеко не молодыми, скорее ровесниками моей матери. Они стрекотали, словно стая скворцов на дереве и не прервали своей болтовни, ни когда я вошла, ни когда леди Монтдор начала меня с ними знакомить. Просто замолкали на мгновенье, бросали на меня взгляд и отворачивались. Однако, когда она произнесла мое имя, один из них спросил:

— Случайно не дочь Скакалки?

Леди Монтдор замолчала, скорее раздраженная этими словами, но я давно привыкла слышать, как маму называют Скакалкой (действительно, никто, даже ее родные сестры уже не называли ее иначе), и пропищала:

— Да.

Затем мне показалось, что все скворцы разом поднялись в воздух и уселись на другое дерево. Этим деревом оказалась я.

— Скакалкина дочка?

— Не смешно. Как у Скакалки может быть такая взрослая дочь?

— Вероника, подойди сюда на минуту. Знаешь, кто это? Она дочь Скакалки, вот так сюрприз.

— Пойди выпей чаю, Фанни, — сказала леди Монтдор.

Она отвела меня к столу, в то время, как скворцы продолжали трещать о моей матери в ритме песенки «У Пегги был веселый гусь», которую я отлично помнила: «ах-до-чего-веселый-гусь-спляшем-Пегги-спляшем».

— Как забавно, дорогая, ведь самый первый роман у Скакалки случился с Чедом. Мне повезло, я оказалась рядом и успела подхватить его, когда она от него ускакала.

— Я до сих пор не понимаю, как это может быть правдой. Скакалке не может быть больше тридцати шести. Нет, я точно знаю. Роли, ты знаешь Скакалку с детства, мы вместе ходили к мисс Вакани; до сих пор не могу забыть твой коротенький килт, танец с саблями и покер на полу. Неужели ей больше тридцати шести?

— Все верно, глупышка, просто посчитай. Она вышла замуж в восемнадцать лет. Восемнадцать плюс восемнадцать равняется тридцати шести, правильно? Нет?

— Да, но куда приплюсовать еще 9 месяцев?

— Не девять, ничего подобного, дорогая. Ты помнишь, какой фикцией была ее свадьба, какой огромный у нее был букет, как ей стало плохо от сладкого? В этом все дело.

— Вероника, как обычно, зашла слишком далеко. Давайте закончим эти игры с математикой.

Я одним ухом прислушивалась к этой захватывающей беседе, вторым стараясь уловить, что мне говорит леди Монтдор. Ее оценивающий взгляд сверху вниз, который я так хорошо помнила, ясно говорил мне, что моя твидовая юбка вытянулась на коленях, и что мне недостает перчаток (потому что я забыла их в салоне автомобиля и не могла набраться храбрости послать за ними). Вслух она совершенно миролюбиво заметила, что я очень изменилась за пять лет. Как поживает тетя Эмили? А Дэви? Именно в этом и заключалось ее очарование. Как только вам начинало казаться, что сейчас она вонзит в вас когти и клыки, раздавалось ласковое мурлыканье тигрицы. Она отправила одного из мужчин на поиски Полли.