Алексей Шепелёв - Затаившиеся ящерицы

Оказывается, я держусь уже не за угол, а за ограду бабушкиного дома. От школы всего тридцать метров, но утром я все равно опаздываю, правда, всего минуты на две. Вот он какой, дом! Он небольшой, но какой… Когда мне было лет пять, а братцу года три, он назвал его «бутузиком» – мы шли с бабушкой от нас, зима была, сугробы по пояс, метель, и он закапризничал: «Кой до твоего бутузика дойдешь – замёрзнешь!» Тогда и мне этот маршрут казался долгим и трудным, а сейчас он осложнился захождением в клуб или же еще чёрт те знает куда, иногда циркулированием по школьной площадке – но всегда тянет сюда. Я ж хожу по маршруту, как автобус. Утром прибываю в школу с опозданием на 2 мин., после уроков назад – к бабушке (поел тут, иногда поспал), и домой – ещё метров сто пятьдесят, отбыл дома часов до семи-восьми, исполнил свою «высокоинтеллектуальную» обязанность – вычистка навоза с отвозом его на корыте – опять к бабушке, бросил сумку с тетрадями на крыльцо и в клуб, а также дальше клуба куда-нибудь, часов в двенадцать – возвращение домой к бабушке в пьяном виде, если раньше, в восемь – в трезвом. Ежели я не суперпьян – мне в вашем сельском ДК делать нечего. Кругом одна убожественность. Зайдёшь, оздор оваешься, помыт ишься, понаблюдаешь за Яночкой, попытаешься что-нибудь предпринять по своей младости – да что в таких условиях можно предпринять… Вот сегодня, например, смотрю: Яночка заходит на высокий порог, я даже хотел её за ручку втянуть… но её тут же втолкала буквально-таки пухлая Леночка, я: «Привет», она: «Привет», я: «а…», а тут сразу: «Х… на!» – откуда-то выбегает этот е… нутый Макиш и хлесь ее по заду, она отпираться, а он – от своей активности! – хресь меня в грудак, я: ты чё, мол, земляк, – он отстал и опять к ней, прижались где-то в углу, семечки плюют и он травит, как вчерась поимел Олечку… которую и я бы… – если б был бы бык!.. Бы-бы-бы! – бы-быстро едешь по ухабам, да потом печень болит… Мне на раз её отшибуть, если я начну представляться (это уже случалось по детству и по соседству). Да, во что превратили девицу! Хотя она природно такова, мне ли её не знать с молодых ногтей, когтей, локтей, коленей, голеней… Есть в жизни сей моменты, которые разбивают ранние мечты – не то чтобы сызмалости было незнание действительности – нет… просто паскудно осознавать свою пассивность, хочется противостоять… Вот – Яночка, а? Тоже она была… все разговоры… если не обычные темы, тьфу… как бы Яночку… она одна на всю школу, подоспела, новинка, так сказать… (причём лучше я не видел…) тут именины у ней и дискотека, её выводит как самый матерый двадцатидвухлетний Вовик, и дефилируют в сумерках около школы, все стоят на порожке, курят, видят её розовенькие штанишки, видят, как она ходит, вытягивает руки, пытаясь уйти, и слышат негласное «нет, нет, я ещё не могу, отпусти, пойдём лучше в школу, нет, дай руку…», а также «ну что ж ты, Януха, ну как маленькая, Яночка, давай… вчера ж тоже вот…» и проч. Тогда я думал, что скоро подрасту, но ошибался… Я пытаюсь, я танцую, я ненавязчиво увиваюсь рядом, но это только слова… Бетонные стены, железные перила из арматуры, большие просторы, тусклый свет из разбитых плафонов, холод, иной раз даже иней в углах, КПЗ, остатки тренажёров, всякая фанера, разбитые унитазы и пожарные ящики ПК… шкурки от семечек, окурки, всякие бега, крики-охи, мат-перемат… Да я и сам-то… что называется отсюда , местный… Хочется чем-то себя занять – курить, клевать семечки – от них тупеешь, смотришь в одну точку, но не осознаешь зачем. Но «занятие»!..

Итак, я иду к бабушке, в маленький домик, в тепло, ем еду, безбожно чифирю (хоть не чифир, а просто крепкий свежий чай), мочусь в помойное ведро, стоящее в чулане, сижу за столом, разговариваю с бабушкой, она лежит на своей кровати за занавеской, то дремлет, то, проснувшись, что-нибудь спросит или расскажет, я отвлекусь от писанины… полумрак, самодельная настольная лампа; режут глаза – открыл окно и смотрю в чёрное оконное стекло, постепенно приобретающее прозрачность. Меня видно снаружи, но время уже глубокая ночь. Кровать моя рядом с бабушкиной – через шторку, тикают часы, кот лежит в ногах, бабушка храпит или просыпается и заговаривает со мной, я долго не засыпаю: или разговариваю с ней, или думаю о Яне, о себе…

Что есть Яночка (Анечка, Танечка) в отношении ко мне? То же самое, что и остальная «реальность», частица… Не может же быть девчонка такой умной, умненькой, неординарной или извращённой, чтобы взять и принять моё «отношение» к ней (обычно это называют чувством, необычно – помешательством) – этот интерес, страсть и долг врача-исследователя, рассматривающего некий живой вирус в микроскоп и чувствующего, даже осознающего, что она (он) – цель его жизни, то есть всех мелких действий, мыслей, моментов, порезов пальцев и жертв… (…толчков в грудь, пьянок чифирений?!.) Вот он просыпается утром с искривлённым лицом, выключает писк будильника, очень рано, ему не хочется есть, ему даже не хочется спать – хочется блевать из-за этой раннести и теми на улице… Вот он едет на другой конец города, вот заходит в больницу… Вот уже темно, он вылез измятый из троллейбуса и зашёл домой… Вот он заснул, еле заснул, потому как перекурил, болит спина и глаза от блеска белой бумаги и нет семьи – только фотография… Вот он видит во сне ту же больницу, тех же больных, ту же боль – без всяких прикрас и алогизмов – все кристально и детально как наяву… и просыпается… И тут – маленькое ничтожество на куске стекла, каким 4 года назад пытался порезать руку… Всё это – ради этого. Вот какая любовь, какой интерес у меня к этому существу – исследовать всю сущность, до чего велик интерес, представить невозможно: он копился слишком долго – до чего он мелочен… Сколько мурашек появляется на твоем теле от прикосновения ланцетом к груди? а к ноге? а мокрой рыбой?.. Соответствует ли каждая мурашка волоску – или есть мурашки без волоска в центре?? Плюнь на препаратное стекло – сколько никотина и гнева в этой частичке тебя, ненужной тебе – ненужной?! Сколько сахару в крови, в моче? в ноге? сколько значений слова turn ты знаешь? что видишь в листе, прилипшем вдруг к окну? что чувствуешь, вставая утром с постели на пол? вставляя тампон, подкладывая пакет, прокладку, что ещё? думаешь об этом или гонишь прочь?.. чувствуешь резинку от трусов? их окантовку сзади? Миллиарды объектов в одном – нужно остановить время, но хочется всё решить сразу, не отрываясь, иначе невозможно – одним касанием… Одно касание – и всё, больше не будет тайны, не будет объекта, будет всё как у всех, но у всех это насилие. Из этих мыслей выплывает образ маньяка – жизнь по принципу – «кто был ничем, тот станет всем», художественная реставрация справедливости, мастеримаргритские замашечки. Но для Яночки всё это пошло, даже для неё, с надписью на сумке ручкой: «Кар-мэн», но для городов и мегаполисов сие – в деревне это крайне пошло, тьфу… Здесь воздух ночной кристально ясен, остр, но уютен, здесь нестерпимо пахнет черёмухой весной, летом пылью, травой и навозом, зимой – древесным дымом, свежееотрезанным сеном из стога и свеженападавшим из самих облаков, но здесь уже будничным снегом, а осенью – яблоками, плесенью и грязью, разъежженной-растоптанной жижей грязи, но не безличной …