Леонид Хомутов - В сложном полете

Поднявшись, Магонин спросил:

— Кто желает выступить?.. У кого будут какие предложения?

Все сидели молча. У некоторых на губах скептические улыбки.

— Ну так что, так и будем молчать? Или ваше молчание считать одобрением высказанного предложения?

— А какое предложение-то? — очнулся Ромаровский, сидевший всегда рядом с Лавровским.

— Повысить успеваемость и не нарушать воинской дисциплины.

— Нас и такая устраивает, — пробурчал кто-то, кажется, Колька Казанцев, склонившись над столом.

Колька — брюнет, чуть повыше ростиком Середина. Если Ромаровского называют луной Лавровского, то Казанцева луной Середина только с отрицательным склонением. Если Ромаровский признает во всем превосходство друга, искренне его уважает, то Колька исподтишка подсмеивается над Серединым, восхищаясь лишь его необычным деревенско-владимирским говором, бесконечными матерщинно-юмористическими пословицами и поговорками. Его фирменным: «Чтой и та?» Частенько Колька на занятиях сидит с Серединым, незаметно наблюдает за всеми его действиями и потом вечером, давясь хохотом рассказывает мне о нем, копируя и подражая. В копировании речи, замашек, жестов Середина Колька достиг успеха и порой говорит с ним абсолютно одинаково. Тогда Середин краснеет от удовольствия и заливается дребезжащим смехом. Женька не обижается на Кольку. Он знает, что нравится ему и позволяет в знак особого расположения почесать себе спину. Так что Женька — Колькина слабость и все об этом знают, с улыбкой наблюдая за ними.

Нравится еще Кольке молчун Абрасимов — сельский парень из Кировской области Верхнечижемского района. Но тот быстро выходит из себя и отбрасывает Кольку в сторону. Колька безвреден, но любит приставать и тискать. Эта страсть частенько приносит ему неприятности.

Колька — чистюля, превыше всего ценит и уважает внешний вид. Постоянно перешивает и гладит тужурку и брюки, наводя бесчисленные острейшие складки. Охотно лезет в споры, оправдывая себя изречением: «В споре рождается истина», которое любит повторять. Спорить не умеет, самый веский аргумент: «Ты нахватался верхушек и думаешь, что знаешь, строишь умника!» С большим самомнением, хотя учится слабо. Еще не летал, а уже держится и считает себя прирожденным асом…

Но самое главное — Колька знаток курсантского фольклора. Единственный в роте!.. Всяких баек, былей, анекдотов, историй, словечек, пословиц. (Видимо, нахватался, еще когда учился в суворовском училище). И этим чрезвычайно доволен и горд, просвещая нас, неразумно-темных.

— Вот ты, употребляешь слово «сачок». А знаешь ли, что оно означает? Как расшифровывается?.. — присох как-то к Аттику Пекольскому.

Тот «захлопал шарами», сплюнул в сторону по привычке и только хотел было матюгнуть Кольку, как тот опередил.

— С — современный, А — авиационный, Ч — чрезвычайно, О — обленившийся, К — курсант!..

— Ха! Ха! Ха! — раскололся Аттик, сменив гнев на милость.

— А что такое курсант? — просвещал Колька.

— Курсант?! — озадачился Аттик. — Ну-у, курсант есть курсант!..

— Опять не знаешь, а слово употребляешь! Курсант это — колоссально-универсальная рабочая сила абсолютно не трудолюбивая!..

— Ха! Ха! Ха! А ведь точно подмечено!

— Ну, а что такое два курсанта? — не унимался Колька.

— Ну-у, два курсанта, два курсанта-а, — силился сообразить Аттик, — а бес его знает! — махнул рукой, сдаваясь.

— Запоминай: «Два курсанта ВВС — заменяют МТС!»

— Ха! Ха! Ха! Опять купил!

— Ну, а что такое комотд?

— А черт его знает! — улыбался Аттик.

— Командир отделения. Ой, я гляжу ты абсолютная темнота. И чему только вас командиры и преподаватели учат?! Ну и последнее. Задание на самоподготовку тебе. Что такое «замок»?

— Замок?.. Не знаю!

— Вот когда узнаешь, подойдешь ко мне, — и, похлопав Аттика по плечу, Колька царственно удалился.

Но Колька не только знаток «фольклора», он еще и просмешник. Недавно сочинил байку-эпиграмму о Потееве. Якобы комроты Умаркин вызвал как-то его к себе:

— Потеев, вы неряха!

Тот обиделся и отвечает:

— Нет, я ряха.

Так что лучше не попадать к Кольке на язычок…

— Так есть желающие высказаться?.. Лавровский, может, выступит?.. Член бюро все-таки… — не успокаивается Магонин.

— Я-я, нет, — улыбнулся Игорь. — В принципе я согласен.

— Давай, Игорь, — подначивал Середин. — Дай всем по мозгам!..

— Может, Ромаровский?..

Тот повел горбатым носом, моргнул темными большими глазами.

— Я, как Игорь, пока воздержусь.

— Может, Шамков?..

Митька смутился, сузил рот, поворочал головой.

— Шамков не отличник, лучше помолчит. Шамков разве выступал когда?

Магонин вопросительно и неуверенно смотрит на Палко. Тот, широко раскрыв рот, чему-то улыбается. И вообще, он редко его закрывает. Зато в классе у доски «молчит, как партизан на допросе» — смеются остряки.

— Может, Палко расскажет, как думает исправлять двойки?..

Палко вздрагивает.

— А? А что я могу. Я люблю выступать.

Поднявшись, он поулыбался в разные стороны, поглядел на товарищей.

— Вы же знаете, что я все время в санчасти. С понедельника снова туда. Как только вылечусь, примусь за учебу. Все двойки исправлю…

— Клянусь колбасными обрезками! — добавляет Игорь.

Все дружно смеются и громче всех Палко…

Не таким бы хотелось видеть наше собрание, но что поделаешь, не смог растормошить души. Все скромно отмалчивались. Никто не выступил «против», но и никто не выступил «за». Не хотят расставаться с привычной жизнью. Придется ее менять и больше трудиться, когда возьмешь обязательство лучше учиться. А кому это охота?..

Вечером в ленкомнате Магонин высказал свое мнение.

— Неправильно сделали, что сразу в лоб предложили такое. Надо было тебе поговорить кое с кем в отдельности. В первую очередь с хорошистами, заручиться их поддержкой, а потом уж провести собрание.

— Может быть, — кивнул я, — но кто знал? У нас же любят поговорить попусту, особенно на самоподготовке.

— Ну да, провели и с плеч долой. Все равно какая-то польза будет. Хоть отчитаемся, что провели…

— Дежурный по роте курсант Пекольский!.. Что? Что?.. Присягу?! Вы не туда попали! Звоните снова! Под нами внизу рота молодых!.. Вот им!..

День первого мая выдался истинно праздничным: теплым, солнечным, веселым. На запасном стадионе вдоль белой известковой черты — десять коричневых столов. Кругом народ: нарядные женщины — офицерские жены и родственницы, бегающие дети, солидные мужчины, старички, старушки. Многие приехали из других городов. Поглядеть, как их сыновья становятся солдатами.

Звучат команды. Мы выстраиваемся в две шеренги. Появляется оркестр. Вдали слышится барабанная дробь.