Леонид Хомутов - В сложном полете

В начале лета я приехал домой в Синарск на воскресенье. Переодевшись в спортивную светлую рубашку и бежевые брюки, отправился в центр старого Синарска прогуляться, втайне надеясь на встречу с одноклассниками, а может, если повезет, и с Лилькой. Хоть и по-хамски она со мной поступила, но разве ее забудешь?..

На Ленинской я неожиданно увидел удивительно знакомого человека, шедшего навстречу. Вглядевшись, поразился: Титовский — однокашник по роте. Или Тютюн, как тогда его звали. Тот тоже «вперился» в меня.

— Здорово! — улыбнулся, останавливаясь. — Ты здесь какими судьбами? Вот уж не ожидал тебя встретить!

— А ты почему здесь? — жестковато, без улыбки ответил Титовский вопросом на вопрос.

— Так я дома! К матери приехал!..

— А я к дядьке…

— В отпуске, что ли?

— Нет, здесь живу, работаю на заводе.

— Как?! Ты же в Быхове служишь!..

— Уже не служу…

— Не понимаю…

— Да-да, — с досадой ответил Титовский, — было дело, — отвернулся, сплюнул в канаву.

Дальше говорить было бессмысленно, и я пошел своей дорогой, размышляя о встрече.

Вот он, результат бездумного выполнения приказа и полной безответственности его отдавшего высокого начальника. И зачем кому-то нужна была вредная затея с внеочередным набором курсантов и их ускоренным выпуском?.. Таких, как Тютюн, было большинство… Где-то человек десять-двадцать будут служить пожизненно, остальные отсеются в первые же годы.

…Дорого, расточительно и бесполезно!.. И такое, наверняка, всюду, во всех ведомствах по всей стране… Никаких миллиардов не хватит…

Хотя бы через сито конкурсных экзаменов неизвестных людей пропустили. Тогда бы не ввалилась толпа случайных.

Все честные люди, вся страна в сложном полете. Особенно молодежь. Чем он закончится — одному богу известно… И все потому, что в свое время не различили подлецов и негодяев, отдали власть им в руки, пошли на поводу…

«Так держать!» Эти слова я вспоминаю каждый раз, когда трудно.

Та командировка запомнилась мне на всю жизнь. Была она недавно. Наш экипаж по заданию командования перебрасывал один из полков училища на новое место службы. Мы совершали челночные перелеты, перевозя летчиков и штурманов группами с аэродрома на аэродром. Приходилось летать в любых условиях — лишь бы скорее выполнить задание, которым интересовалась «сама Москва».

Бывало и так: в полночь-заполночь нас, сонных, как осенних мух, поднимали с постелей, сообщали: «Вылет разрешен», — и мы на своем транспортнике, тоскливо гудевшем моторами, снова одиноко брели в холодной звездной вышине над спящей землей…

В тот день с самого утра мы осаждали диспетчера, выпрашивая разрешение на вылет. Но из-за плохой погоды его все не было и не было. Часы показывали без пяти тринадцать, когда мой командир, громко ругнувшись, предложил:

— Пошли в гостиницу! Что тут сидеть без толку?..

Тяжело поднявшись со стула, грузно ступая, он направился к выходу.

Я последовал за ним.

На крыльце командир остановился. Взглянул вверх, огляделся, тихонько свистнул:

— Не улететь сегодня — портится погода…

Он был прав. Все небо затянула серо-сизая пелена. Сыпалась снежная крупа.

Около самой гостиницы нас догнал солдат посыльный.

Запыхавшись, он выпалил:

— …Вас вызывают на вылет…

Командир повернулся ко мне:

— Скорей сообщи группе, пусть идут на самолет. Забеги к синоптику, возьми метеобюллетень…

Минут через двадцать, запустив двигатели, мы выруливали на старт.

Я, как всегда, настроив радиокомпас, сидел сзади, за спиной у командира, наблюдал за показаниями приборов.

Грозно, раскатисто с хриплыми переливами рычат моторы. То — наш борттехник, гоняет их на максимальном режиме перед взлетом. С клекотом взревели они, самолет дернулся, стремительно рванулся вперед… Скакнув вверх последний раз, точно оттолкнувшись, оторвался от взлетной…

Прядями седых волос мелькают обрывки облачности. Еще секунда — и самолет ныряет в серо-белую плотную массу, как в молоко.

Я смотрю на часы, встаю и выхожу в общую кабину, где за передним столом мое основное рабочее место. Тут полным-полно народу. Сидят по двое, по трое на одном сиденье. Всего пятнадцать человек. Да нас пятеро… Как бы не было перегрузки?! Хотя, — усмехаюсь про себя, — самолет в воздухе, лишних уже не высадишь.

Летчики — народ тертый. В любой обстановке чувствуют себя, как дома. Не успели набрать высоту, а они уже, разбившись на группки, устанавливают чемоданы в проходе вместо столов. Достают кто шахматы, кто карты, кто домино и готовятся скоротать время полета.

Некоторых из них я немного знаю. Они служили в нашем училище, только в другом городе. А теперь вот судьба забрасывает их в желтые бескрайние степи.

За моим столом — незнакомый человек. Он, как и все, в меховой куртке, меховых брюках и сапогах. Только все это новее, чем у других. И куртка из замши, как у истребителей.

Какой-то начальник, — решаю я и секунду-другую гляжу на него.

Он не молод, намного старше меня — в отцы годится, черноволос. В редких зачесанных назад волосах, начинающихся почти от бровей, серебрится седина. Глаза карие, внимательные, умные. Лицо смуглое, морщинистое.

Надев шапку-ушанку, он поднялся:

— Садитесь! Вам нужно работать. — И перешел на соседнее место позади.

Разложив карту и все свои нехитрые штурманские принадлежности, я быстро рассчитал время прибытия. Выходило, через три часа пятьдесят три минуты будем на месте.

— Борис! Ушаков! — послышался знакомый голос из-за спины.

Я обернулся. Обернулся и «начальник».

— Когда будем на месте? — кричал один из моих знакомцев.

— Вовремя! — улыбаюсь и быстро настраиваю радиокомпасы на радиостанции. Дорога каждая секунда. Летим в облаках, земли не видать. Нужно как можно точней определить ветер и взять верный курс.

Один за другим веером ложатся на полетную карту копья пеленгов. Идем вроде без уклонений. Пеленги пересекаются то севернее, то южнее заданной линии пути. Неожиданно раздаются удары. Похоже, кто-то кидает в самолет камни. Заливисто ревут двигатели — командир борется с обледенением, меняя обороты и шаг винтов… Да-а, веселенькое начало! С музыкой и барабанным боем. Если так будет весь полет, из самолета выползем оглохшими…

Иду в переднюю кабину. Здесь полумрак. Окна заледенели и плохо пропускают свет. Воздух насыщен снежной пылью, и создается впечатление, что в кабине туман.