Леонид Хомутов - В сложном полете

— Знаешь, есть у меня одна знакомая в Среднегорске, — как-то сказал Вострик в перерыве между занятиями. — Правда, она ко мне не очень расположена. Может, ты ей напишешь?

Я улыбнулся.

— А что она собой представляет?

Вострик смущенно засмеялся.

— Ну, в нашем классе она появилась, приехав откуда-то с Украины, и сразу обратила на себя внимание.

— Всех лучше была?

— Да.

— И всех лучше училась?

— Да.

— И всех лучше одевалась?

Вострик удивленно посмотрел.

— А ты откуда знаешь?

— И всех лучше пела и танцевала?

— Что, в вашем классе тоже была такая?

— Да, и на меня тоже не обращала внимания.

Вострик расхохотался, шлепнул меня по плечу.

— Слушай, так давай я ей напишу?!

— Не стоит.

— Дай адрес — ответит. Я так напишу — ответит, — разухарился Вострик.

— Адрес дам, но не ответит. Знаю я ее, восемь лет вместе учились.

В личное время Вострик, поудобней усевшись за тумбочкой, усердно писал письмо. Закончил перед проверкой. На мою просьбу — дай почитать — ответил отказом.

— Это моя тайна. Вот, когда придет ответ и буду писать второе, тогда дам, — пообещал, смеясь. — И ты мне не давай, когда напишешь. А получишь ответ, будем читать вместе.

Письмо в Среднегорск на имя незнакомой Любы я написал на другой день. Вострик ревниво следил, как я свернул лист, вложил в конверт и под его диктовку написал адрес. Вострик сам отнес письмо в ящик и улыбающийся вернулся назад.

— Все! — вздохнул облегченно. — Теперь будем ждать! Интересно, что ответит?.. Ну да через полмесяца узнаем…

Наконец-то я получил из дому письмо. Одни упреки.

«Ты-то зачем пошел в летное училище, где в мирное-то время разбиваются? Вспомни Гагарина! Дядю Володю. Ведь ни один прославленный летчик не умер своей смертью! Знай, если что с тобой случится, — нам не пережить. Так зачем в петлю-то лезть!? Теперь каждый день дрожать будем. Рашид вон приехал, а ты обещал вернуться и… обманул!..»

Письмо скорей уничтожил. Не дай бог, прочитает кто — засмеют… Получение писем — праздник. Все читают их по несколько раз, иногда друг другу. Уже появились чемпионы-счастливчики, получающие за один раз по 4—5 штук. А тут хоть бы второе получить!..

Другая «болезнь» роты — посылочная.

«Избранник» обычно приносил посылку с почты прямо в казарму. Распаковывал на табурете у тумбочки в тесном кругу близких товарищей и друзей и начинал доставать вкуснейшие деликатесы: аппетитные круги колбасы с бело-желтыми глазками, упругие мучнистые калачи домашней выпечки, толстые «подошвы» свиного сала, всякие булочки, кральки, печенье, кульки с разными конфетами. Половина продуктов тут же съедалась добрыми молодцами, а другая — пряталась в тумбочку или относилась в каптерку к старшине. Кстати, в последнее время посылки вскрывались у Иршина, который проверял, нет ли спиртного.

Пожалуй, нужды в посылках не было, но они шли и шли, как дань традиции.

Пришла посылка и мне, хотя ее не просил. В ней, понятно, не было спиртного, даже старшина ее не смотрел. Тем не менее неподалеку на расстоянии двух коек крутился мордатый Потеев. Тот самый, который был другом Магонина и который в первом наряде бесстыдно обманул меня.

У этого парня, как у собаки, был нюх на посылки. И кто бы ни получил из курсантов двух соседних отделений, размещенных по одну сторону казармы, он всегда оказывался рядом.

Строя рожи, он бил себя кулаком в грудь и клялся, что больше никогда не обманет.

— Боречка! Хочешь убедиться, какой я ловкий!

Я удивленно взглянул на него.

— Вот брось малюсенькую пышку в мою сторону и увидишь, как ловко я ее поймаю.

— Ну-ка, ну-ка, — засмеялись, уплетавшие за обе щеки Вострик и Середин. Вострик, вытащив из ящичка маслянистый золотисто-коричневый шарик, бросил его к тыльной спинке койки.

Потеев, стоявший у изголовья, прыгнул к ней, на лету раскрыл рот и, клацнув, как собака, зубами, проглотил шарик. Грохнул хохот. Вострик снова бросил оладью, но теперь уже к изголовью и снова Потеев, прыгнув, проглотил ее на лету. Все схватились за животы.

— Давай еще! Давай! — смеялся Потеев, облизываясь. — Ох и вкусные, черти! Век бы ел!

— На дне-то еще бассе! — сказал загадочно Середа и запустил руку в глубь ящичка. — Лови! — бросил пышку под самый потолок.

— Оп-ля! — Потеев заложил руки за спину, откинулся назад корпусом, задрав голову, и подставил, словно урну, широко раскрытый рот точно под падавшую на пол пышку.

Снова грянул хохот, кто-то захлопал в ладоши.

— Это что?! — войдя в раж, хвалился Потеев. — Поставь пол-литру, я вам такое покажу! На всю жизнь запомните! Не будь я Генаха Потеев с Чукотки!.. Я рыбу живую глотал! Строганину — сырое мясо рубал! Живую, горячую оленью кровь пил!..

Пришлось еще к всеобщему удовольствию бросить ему несколько пышек в разные стороны и не одну ведь не уронил, черт.

Если по службе и учебе дела мои шли прекрасно, то в личной жизни не особенно. Появился недруг — курсант нашего отделения Митька Шамков.

Как я заметил, все мои неприятели однотипны. Всегда выше ростом, лучше сложены, сильней физически. Вспоминая их, пришел к выводу — они никогда не имели противника сильнее себя. И со мной-то дрались потому, что надеялись на легкую победу. И вообще, видно, большинство, если не все, выбирает себе противника послабей, а с более сильными старается жить в мире. Иные лезут в дружбу, не стесняясь заискивать.

Так что мой рост, внешность оказывали, оказывают и будут, по-видимому, оказывать, как Высоцкому, медвежьи услуги, вводя в заблуждение окружающих относительно моих сил и способностей.

После физзарядки бегу умываться в туалет. Воды, как назло, маловато, кранов тоже и около каждого столпилось два-три человека. Наконец, моя очередь. Склоняюсь над раковиной, набираю пригоршню воды и вдруг чувствую ошеломляющие удары по голове. Отскакиваю от крана и вижу: Митька, грозно фыркая и сверкая глазами, занял посреди комнаты боевую стойку, выставив вперед кулаки, ожидая ответного наскока.

Первое желание дать сдачи… и тут же мысль, но ведь будет солидная драка и нарвусь на взыскание. Но не дать отпор, значит, снискать славу труса. Вон все замерли, наблюдая. Да и обидчик, не получив отпора, сядет на голову и постарается превратить в раба. В любое время, когда ему захочется, будет бить при всех и издеваться…

Не знаю, то ли трусость, то ли отсутствие злобы, то ли боязнь взыскания удержали на месте. Сказал только удивленно, не понимая, почему тот напал:

— Ты что, с ума сошел?

Шамков, прыгая, как заправский боксер, фыркнул:

— Что, струсил? Боишься дать сдачи?

— В другой раз в более удобном месте.

Я отошел к крану, продолжил умывание. И что надо? Почему напал? А будь я его выше или с него, ни за что бы не ударил… И курсанты хороши — ни один не осудил Митьку, хотя все видели, кто прав, кто виноват. Наоборот, с явным интересом ожидали побоища, словно мальчишки-несмышленыши.