Александр Косарев - Сокровища Кенигсберга

– Юрко, не спи, ну что же было дальше?

– Дальше? – сонно пробормотал он, – а дальше все было просто замечательно. Два дня я спал в гостинице как сурок, после чего мы с Элизой отбуксировали яхту в ремонтный док, где я и отодрал прикрученный к килю бак со всей своей добычей. Должен сказать, что даже та малость, которую мне удалось вытащить из подземелья, весьма и весьма улучшила мое благосостояние. Хотя я и понимаю, что поступил некрасиво по отношению к моим соотечественникам. Но ты сам посуди: был ли у меня иной выход? – Он пожал плечами. – Не знаю! Да! Состоялся у нас в тот же день вечером и обстоятельный разговор с Лизонькой. Причем пока я, по своему обыкновению, прикидывал и так и эдак, как бы сказать ей, как я ей благодарен, как очарован и как просто потрясен ее умом и невероятным душевным теплом, она со свойственной ей решительностью начала этот разговор сама.

– Юрий, – начала она, почему-то сильно засмущавшись, – ты свободный человек, я это прекрасно понимаю и не вправе претендовать на внимание с твоей стороны, но не мог бы ты оказать мне последнюю любезность?

– Ну почему же это последнюю? – огорошенно пробормотал я, не совсем понимая, куда она клонит.

– Я прошу тебя... умоляю, если хочешь, – с видимым волнением выдавила она из себя, сжимая своими натруженными ладошками мою опущенную руку, – хотя бы раз съездить вместе со мной в Копенгаген, к моим родителям. Они очень переживали за меня все эти годы, и вот теперь, когда, как им кажется, моя судьба наконец-то устроена, я просто обязана навестить их... но не одна, – она опустила голову и прошептала: а вместе с тобой, как бы со своим мужем. Прости меня, если можешь, – добавила она. И тут я впервые за время нашего знакомства увидел струящиеся у нее по щекам слезы.

«Бог ты мой, – подумал я, – бедная, измученная ударами судьбы девушка, которая, рискуя своей головой из-за меня, дурака, совершенно бескорыстно помогла мне спасти свою дырявую шкуру, она еще думает и о том, как бы не быть мне в тягость! Короче, я обнял ее за шею и, пока моя «железная леди» рыдала у меня на поцарапанном пулей плече, без передышки шептал ей на ушко, какая она у меня замечательная, какая красивая и какая умная. Говорил я, наверное, полчаса, так ощущал я свою потребность высказать все мои к ней чувства. Но еще острее я чувствовал, как это нужно ей. Когда слова у меня закончились и я замолчал, она осторожно отстранилась от меня и, вытерев платочком глаза, смущенно улыбнулась.

– Поцелуй меня, пожалуйста, – шепотом попросила она и, несмело подняв голову, закрыла глаза.

– Нечего и говорить, что в таких просьбах таким женщинам не отказывают, – заерзал на своем месте Юрий.

– Понятно, – закивал я отяжелевшей головой, – поцелуй, как я понимаю, несколько затянулся. – А как же твоя мама, как Наташа, Олег Семенович?

– И тут, слава Богу, все обошлось, – повернулся ко мне Юрий, – деньги в нашем мире воистину творят чудеса. Олега Семеновича мне удалось пристроить в очень хороший дом отдыха под Звенигородом. Там у него свой бревенчатый домик со всеми удобствами и полным пансионом. Наташке я, анонимно конечно, через подставного человека купил двухкомнатную квартиру в Москве. Слышал, что она поступила на учебу в какую-то академию, кажется экономическую. Ну, а маму я все же там не оставил, перетянул сюда. Она теперь у меня в пригороде Копенгагена живет, в своем домике с участком. Мы с Лизой каждую субботу к ней в гости приезжаем. По-моему, она там счастлива.

Заметив, что мчащийся словно ураган «Мерседес» начал притормаживать, Юрий выглянул в окно и удовлетворенно крякнул:

– Ага, вот и «Каракей». Все, Саня, приехали. Вон и твой «ПОЛЮС» стоит.

Мы выбрались из машины, и он помог мне вынуть из багажника подарок внуку моего шефа.

– Что ж, – протянул я ему на прощание руку, – будь здоров, господин Сорокин, не скучай там, в своих Европах.

– Головченко, Александр, пока еще Головченко, – поправил меня Юрий и, словно припомнив что-то очень важное, придвинулся ко мне вплотную. – Слушай, ты не дашь ли мне свой новый адресок, глядишь и соберемся куда-нибудь при случае вместе, а?

– Нет проблем, – ответил я, залихватски мотнув вконец отяжелевшей головой, – но только в обмен на адресок того самого места, где ты обнаружил тот самый складик.

– Ха-ха, брат, да ты хват, – весело засмеявшись, хлопнул меня по плечу Юрий, – а впрочем, слушай, не жалко.

Он прижался губами к самому моему уху и дважды, чтобы я лучше запомнил, прошептал заветный адрес.

– Как, и все? Неужели так просто? – переспросил я, поневоле отстраняясь от его колких усов.

– Вот те крест, – утвердительно кивнул он, принимая мою служебную визитку с адресом и телефоном, – там оно все за серым двухэтажным домом, прямо в садике. И двадцать пять метров вглубь... не забудь, двадцать пять.

Я проводил взглядом габаритные огни увозящего его автомобиля и, почему-то тяжело вздохнув, подхватил коробку с игрушкой и зашагал к трапу теплохода, на котором уже гулко стучало дизельное сердце главного корабельного двигателя.

По некой, правда довольно сомнительной традиции, я позволю себе рассказать о дальнейшей судьбе некоторых действующих лиц этой истории.

Олег Семенович Шмаков скончался 15 апреля 1995 года и похоронен на сельском кладбище, недалеко от подмосковного Звенигорода.

Семенова (Шмакова) Наталья Дмитриевна вышла замуж за своего однокурсника в конце 1993 года, но 12 августа 1994-го их брак был расторгнут. В середине 1996 года она при сдаче своей квартиры внаем познакомилась с французским нефтяником Рене Пуайетом. Знакомство довольно быстро переросло в нечто большее. Свадьбу они сыграли в доме жениха в июне 1997 года. Сейчас она проживает в окрестностях города Арль, на юге Франции.

Капитан ФСБ Николай Федорович Стрекалов погиб в глупейшей автокатастрофе в конце августа 1997 года.

Сорокина Валентина Львовна, перенеся две серьезные операции на сердце, живет в медицинском центре для престарелых в Швейцарском городишке Лозанне.

Илья Федорович Хромов принимал участие в странных и трагических событиях, которые, возможно, будут описаны в моей следующей книге. Последний раз его видели в окрестностях города Ош в сопровождении двух крепких молодых людей в июле 1993 года. С тех пор о нем ничего неизвестно.

Чета Головченко (Сорокиных) не подавала о себе никаких известий вплоть до марта 1994 года. Однако поскольку события, последовавшие после этого, еще не получили логического завершения, я вынужден пока умолчать об этом.