Геннадий Марченко - Выживший

Прошёл ещё несколько раз от окна к двери и обратно. Тут и обед подали. Всё схомячил, вернул посуду разносящему, и снова принялся мерять карцер шагами. Только не сидеть молча, иначе депрессия захлестнет с головой. Вон лучше ещё с Бармалеем пообщаться.

- Ты-то, дурень, небось и не понимаешь, что сидишь в карцере. Много ли тебе надо - угол с паутиной да свежая муха. А нам, людям, нужно общение, иначе мы можем крышей двинуться. А вот чтобы не двинуться - я разговариваю с тобой. Ладно, можешь не отвечать, главное, что слушаешь. Знаешь, кто я такой на самом деле? Не поверишь - хронопутешественник! Я, может быть, твоих прапраправнуков видел. Представляешь, какая жизнь будет через восемьдесят лет? Техника, конечно, шагнет далеко вперед, а вот люди останутся такими же - мелкими и злобными существами в своей массе. Ну, за редким исключением, типа меня, комбрига или артиллерийского инженера. Или тех ребят, с кем я воевал плечом к плечу, и на которых мог положиться, как на самого себя.

Ещё несколько ходок от двери к окну.

- Не понять тебе, Бармалей, какой это кайф - прыжки с парашютом. Я вот ещё собирался вингом заняться, уже себе вингсьют присмотрел - костюм-крыло, да не успел - в прошлое забросило. А ты вот сидишь там, и нет у тебя иных забот, кроме как из мухи все соки выжать. Скучное ты существо, Бармалей.

В этот момент послышалось жужжание. Ого, каким-то чудом в карцер залетела муха. Я устроил за ней настоящую охоту, но все-таки поймал живьем и в прыжке приклеил к паутине. Двукрылое насекомое тут же отчаянно затрепыхалось, пытаясь освободиться, а Бармалей шустро посеменил знакомиться с новой соседкой. Как кусал - я не разглядел, но вскоре муха затихла, а паучок вернулся на прежнее место. Видно, решил подождать, пока жертва испустит дух окончательно, а может, ещё по какой причине. Но через час Бармалей приступил к трапезе, занявшись высасыванием из насекомого соков. А мне запоздало муху стало жаль. Но соседа по карцеру тоже было жалко, в общем, уговорил я себя, что поступил правильно.

На следующий день вновь дежурил тот самый немолодой надзиратель лет пятидесяти. Дождавшись, когда он заглянет в глазок, я спросил:

- Товарищ лейтенант...

- Сержант я, - ответил тот, но видно было, что слегка польщен.

- Товарищ сержант, вот я сижу тут, как орел молодой в темнице сырой, и мучаюсь догадками.

Молчит, но глазок не закрывает. Видно, заинтересовался, ждет, что я дальше скажу.

- Не могу понять, за что меня сюда определили? Если бы хоть знал, то, может быть, пребывание в карцере показалось бы не таким тягостным.

- А то прямо не знаешь!

- Клянусь!

Зрачок на какое-то время пропал из дыры глазка, похоже, надзиратель оглядывался, потом появился снова.

- Пузырева бил?

- Которого в госпиталь увезли с пробитой головой?

- Ага, его. Этот-то Пузырев, когда очнулся, на тебя и показал.

- Как он мог показать?! Я ведь в лежку был, после допроса пошевелиться не мог!

- Ну, это уже не ко мне. За что купил - за то и продаю.

Надзиратель ушёл, а я остался вновь наедине со своими мыслями. Вот же сука этот Пузырев! Гадом буду, вернусь в камеру - ещё раз по больной башке ему настучу. Хотя ещё неизвестно, когда он сам-то из больнички выйдет, на мой взгляд, ему постельный режим был обеспечен на месяц как минимум. Ну, может, ещё встретимся.

В карцере я пробыл ровно неделю, после чего меня, малость неухоженного, но всё ещё бодрого, вернули в общую камеру. На прощание я мысленно пожелал Бармалею удачи. Он-то остается в одиночке, бедолага, до следующего постояльца, который может оказаться не таким добрым, как я. Возьмет - и смахнет паутину вместе с Бармалеем.

Меня сразу обступили старые знакомые, коими я считал комбрига, артиллерийского инженера и ещё нескольких человек.

- Ну как вы там? За что вас в карцер?

Пузырев, как я и предполагал, ещё не появлялся, а его подельники во главе с Костылем затихарились в 'блатном углу'. Косясь в их сторону, я негромко поведал причину моего заточения.

- Вот же сволочь! - с чувством выдохнул Куницын. - Жаль, что мы его не добили.

- Тогда было бы ещё хуже, - взвешенно ответил я. - Репрессии для отдельно взятой камеры последовали бы такие, что мама не горюй. Всем бы досталось, кроме этих.

Я кивнул в сторону напряженно прислушивавшихся к нашему разговору уголовников, которые тут же сделали вид, будто заняты перекидыванием затертых до сальности картишек.

- Теперь, если что, могут и срок накинуть, - покачал головой Павел Иванович.

- Пусть сначала докажут, что это он бил, - вставил Кржижановский. - Неужто они поверят словам какого-то уголовника, который в темноте даже и не видел, кто его лупит?! Если надо будет - я выйду и скажу, что это моих рук дело. Тем более что я действительно принимал участие в этой схватке.

- И я присоединюсь, - это уже инженер.

- А я предлагаю придерживаться версии с падением с нар, как сразу сказал Куприянов.

Коган смотрел на нас, как воспитатель в детском саду смотрит на своих маленьких подопечных, сказавших какую-то глупость.

- Нет, ну а что, не знаю как вас, а меня на допросе по поводу этого события не спрашивали, они под меня как вора и антисоветского элемента копают, им не до таких мелочей. Вас спрашивали? Тоже нет? Вот, значит, можно сейчас всем скопом сговориться, что этот ротозей во сне свалился с нар головой вниз.

- А я надзирателю в карцере сказал, что в своем физическом состоянии не мог принимать участия в ночном побоище.

- Ну, про побоище вы зря, конечно... Может быть, этот надзиратель уже и забыл, что вы ему сказали.

- Костыль наверняка всё рассказал, его тоже на допрос вызывали. Да и Попов тогда заявил, что не верит в историю с падением со шконки.

- Ладно, черт с ним, с Пузыревым... Вы-то тут как без меня? - поинтересовался у сокамерников. - Я смотрю, Феликс Осипович, вы прихрамывать начали...

- А, - махнул комбриг рукой. - Снова били, лупцевали палкой по пяткам. Кости, вроде бы, целы, а всё равно больно. Особенно левая нога хромает.

- По-прежнему стоите на своем?

- Стою за правду, и менять свою позицию не собираюсь.

- А у меня бывшую жену арестовали, с которой я второй год в разводе, - вздохнул Куницын и добавил. - Следователь у меня не зверь, с ним и по душам поговорить можно, вот он и сообщил на допросе. Баба-то с характером, что уж тут, тяжеловато с ней было жить, но всё равно жалко. Я спросил у следователя, что там с нашим общим сыном, говорит, бабка забрала, то бишь ее мать.

- Я слышал, уже и детей врагов народа арестовывают, - вставил Коган.

- А их-то за что? - изумились одновременно комбриг с инженером.

- Да всё за то же, потому что состоят в родственных связях с вредителями и троцкистами.

- Сталин же ещё два года назад сказал на совещании передовых комбайнеров, что сын за отца не отвечает!