Герчо Атанасов - Провинциальная история

Могила находилась в старой, заросшей деревьями части кладбища. Она была еле видна и казалась заброшенной. У соседних могил цвели ухоженные цветы, жужжали пчелы, бесшумно порхали бабочки. Время от времени в ветвях диких яблонь и плакучей ивы шумел ветерок, а в пышно цветущем кустарнике журчал незакрытый кран.

Выбрав удобное место, Мария села на скамейку. Перед ней в просвете между деревьями отчетливо вырисовывался белый город. В детские годы она часто приезжала в село Бояну, к своей тетке, которая жила недалеко отсюда. Вместе с соседскими детьми она приходила сюда играть в прятки, собирать цветы, из которых потом плела венки. То была беззаботная пора, далеко внизу, на равнине, виднелся город, а на лугах паслись тучные стада, отчетливо слышался звон колокольчиков. Помнится, запыхавшись, она замирала на минутку у какого-нибудь памятника, вроде бы сосредоточенно, а на самом деле рассеянно осматривала его — она слышала, что под такими памятниками лежит умерший человек. Ей было трудно понять, как это он мог умереть, когда все вокруг живы — она это видела собственными глазами. И снова кидалась вдогонку бабочке, порхающей среди памятников.

Мария погладила теплую надгробную плиту отца. У него были теплые руки, вспомнила она. Как у меня, а мамины казались холоднее и жестче. Мария была избалованна, но наивна, не было у нее ни тайн, ни грехов, мечтала стать балериной и народить много детей, светловолосых девочек, и всех их сделать балеринами, чтобы своими танцами радовали родных и соседей. Мария облизнула пересохшие губы. Не вышло из нее балерины, ничего из нее не вышло. И вообще…

У нее дрогнули плечи, потом что-то защемило в висках, передалось вниз, к горлу, губы ее затряслись, и она залилась беззвучным плачем, он то затуманивал, то прояснял ее взгляд, чтобы снова потопить в мутных слезах. Она всхлипывала, временами даже поскуливала от безысходной тоски, и какая-то одинокая собака с усталым взглядом бесшумно подошла к ней, несколько раз попыталась заглянуть в глаза и понимающе улеглась у ее ног.

Час спустя, в измятом платье, растрепанная, Мария стала спускаться по каменистой тропе к новым кварталам города. Было уже за полдень, но солнце жарило, как прежде, где-то недалеко рокотал бульдозер. Мария обернулась и увидела, что собака бежит за ней. Мария остановилась, собака тоже замерла и как-то виновато поджала хвост.

— Дружок, дружок! — позвала она. Собака внимательно смотрела на нее, но не подходила. — Дружок! — снова позвала Мария, но собака повернула обратно и стала медленно подниматься вверх, к затененному зеленью кладбищу.

Всю вторую половину дня Мария проспала у своей родственницы и только под вечер, опухшая от сна и голодная, вышла на балкон, глядящий в сторону Витоши. От Владайских теснин струилась прохлада, где-то выше Княжева зажглась цепочка огней, вероятно, вдоль канатной дороги. Мария представила себе царящее в горах оживление, турбазы, рестораны, волшебный свет луны, и ее пронзила щемящая боль. Кроме поредевшей родни, в этом городе у нее больше никого не было. А ведь она здесь родилась и выросла, здесь прошли ее лучшие дни и ночи, самые светлые годы. Сердце снова схватил спазм. Она оделась и предупредила, что задержится и чтоб к ужину ее не ждали.

Выйдя на улицу, Мария заколебалась: куда податься? Сунув руку в сумочку, нащупала несколько бумажек. Может, пойти в ресторан да напиться вволю в одиночестве? Начнут приставать бабники, испортят все настроение. А может, лучше сходить в кино?

Мимо ехало такси с зеленым огоньком, и Мария остановила его. Через каких-нибудь десять минут она уже поднималась по слабо освещенной лестнице — решила еще раз проверить один адрес, у приятеля Христо тут была мансарда, обставленная дешево, но со вкусом. Вчера она здесь никого не застала.

Еще с лестницы Мария увидела полоску света под дверью. Она постучалась. Полоска погасла, послышались шаги и голос, его голос:

— Кто там?

— Я, — ответила Мария, изменив голос.

Открыв дверь, Христо не мог скрыть удивления. Их взгляды говорили больше слов. После долгой паузы Мария спросила с горькой насмешкой:

— Ты меня не пригласишь? Или у тебя кто-то есть?

— Заходи, — вздохнул Караджов.

Мария окинула глазами обстановку — почти ничего не изменилось с тех пор, как они проводили здесь ночи. Оба сели, она скромно поджала ноги.

— Почему ты скрываешься?

— Это что, допрос? — Караджов уже пришел в себя.

— Хорошо, хорошо, и без того ясно… Нет ли у тебя чего-нибудь выпить?

Караджов налил коньяку. Они пили молча.

— И что же дальше?

Караджов пожал плечами.

— Осталось подвести черту, да?

— Да, Мария.

— А все-таки почему?

— Я так хочу.

Мария пропустила маленький глоток коньяку.

— А если я не хочу?

— Как говорят соседи, зорлан гюзелик олмаз.

— Я по-турецки не понимаю, — обиделась Мария. — Но могу догадаться — насильно мил не будешь. На самом-то деле просто ты начинаешь новую жизнь, на более высоком уровне. А, товарищ Караджов?

— Ирония что надо, — сказал он, окончательно успокоившись. — Только она бьет мимо цели. Легко понять, задето твое самолюбие, но это пройдет.

Мария желчно усмехнулась.

— Все приходит и уходит, — она помассировала себе виски. — Но я не думала, что ты станешь так жалок.

— Насколько мне помнится, я никогда не вел с тобой душеспасительных бесед, — съязвил он.

— Тоже верно, — она снова потерла виски. — Ты просто отнимал у меня то, чего тебе не могла дать твоя Диманка. Награбил, и дело с концом. Теперь найдешь себе другую и ее начнешь грабить, так же как свою новую должность. Разве не так?

— Пусть так, ну и что? — нахально спросил он.

— Ничего, налей.

Она залпом выпила бокал. Караджов опорожнил свой. Теперь уже Мария смотрела ему прямо в глаза с видом превосходства.

— Забеременела я, — сказала она вдруг. — Ты, конечно, ни сном ни духом, верно?

Она заметила, как дрогнули его зрачки.

— Не бойся, выкинула я плод, твой плод.

— Почему ты мне говоришь об этом только теперь? — перевел дыхание Караджов.

— Когда-то должна же я была сказать. Или не должна?

— Очень сожалею, это какая-то случайность. Тебе было больно?

Мария криво усмехнулась.

— Моя боль — твое удовольствие, мне не привыкать. Налей.

Сейчас надерется до чертиков, подумал Караджов, но налил.

— Если хочешь, мы можем пойти куда-нибудь поужинать.

— Я не голодна, мне выпить хочется. — Она отпила полбокала. — Уйду я отсюда, не волнуйся.

Ее голос звучал уже несколько неуверенно. Напьется до чертиков и останется тут, с досадой подумал он. Неужто все начнется снова?

Мария прямо-таки огорошила его:

— Знаю, о чем ты думаешь — что я не уйду и повисну у тебя на шее. Я же сказала — не бойся! — И выплеснула в рот коньяк.