Герчо Атанасов - Провинциальная история

— Больно торопишься пить, как бы тебе не стало плохо.

— Пройдет… — Она расстегнула блузку и, опершись на локоть, сняла одну туфлю. — А, побратим, старый шакал: не только тело, но и душу кормишь падалью. Своего Стоила я ненавижу, а тебя презираю. — Она захохотала гортанно. — Будь я феодалкой, я бы подвергла тебя ужасным истязаниям — приказала бы оскопить тебя. И сама присутствовала бы при твоих муках… Не веришь?

Караджов кивнул.

— А потом я бы сделала тебя своим мужем и у тебя на виду занималась бы любовью со слугами. Налей.

Мария чувствовала, как от выпитого в ней назревает взрыв. От висков пульс переместился ниже, к затылку, и глухо отдавался там, словно удары барабана. Ей все больше хотелось его унизить.

— Хочешь, я составлю тебе гороскоп?

— Знаю я твои гороскопы, — пробовал отмахнуться Караджов.

— Заткнись, ничего ты не знаешь. И слушай внимательно, я повторять не намерена. Ты, Христо Йорданов Караджов, в глубине души мечтал об ином: блестящие адвокатские речи перед судом, флирт с господином начальником областного полицейского управления, с господами полковниками из местного гарнизона и прочее, тайные встречи с их женушками и шумные поездки за границу, уже в депутатском рединготе…

Караджов слушал ее с мрачным видом.

— Знать, не судьба. Тебе было суждено стать товарищем Караджовым и оказаться во втором-третьем ряду. Потому что коммунисты народ дошлый, у них есть нюх. Они могут позволить тебе подняться еще на ступеньку, на две, но на самый верх — никогда. Больше того, они будут постоянно тебе напоминать, что ты за птичка, и ты будешь помнить, что целиком зависишь от их слабостей, на которых ты играешь. По-настоящему большим человеком ты никогда не станешь, даже со Стоилом по этой части тебе не сравняться, и закончишь ты свой путь среди позора и болезней, которые тщетно будешь пытаться лечить в районной поликлинике. Вот твой гороскоп. Налей.

Взволнованный, Караджов теперь наливал более щедро.

— Наверно, ты меня ненавидела с самого начала, — заговорил он. — Столько желчи нельзя скопить в считанные недели.

— Я ненавижу не столько тебя, сколько себя.

— Мне все же трудно понять, откуда эта злоба? У нас любовь была свободная, мы не принимали на себя никаких обязательств, кроме…

— Постельных?

— Не будь вульгарной.

Мария захохотала саркастически.

— Чего смеешься, ты прекрасно знаешь, что любовь всего лишь инстинкт. Он нас связывал, он нас и разделит.

— Врешь, Караджа! — крикнула Мария и втащила с себя блузку. — Как-то он сейчас заговорит, твой инстинкт?

Она срывала с себя одежду и бросала в разные стороны.

— Ну же, чего медлишь?

Караджов молча курил, прячась за клубами дыма. Полуголая Мария завопила со стоном:

— Тварь! Ты даже для видимости не хочешь меня пощадить!.. Проститутка и та достойней меня, у нее по крайней мере такое ремесло…

Закрыв лицо, она судорожно всхлипывала в ладони.

Евлогия ехала на своем «трабанте» мимо вычислительного центра. В эту сонную послеобеденную пору, когда на окраинных улицах города легче встретить кошку, нежели человека, у входа на ступенях лестницы отчетливо вырисовывалась высокая, слегка сутулая фигура Константина. Подъехав поближе, Евлогия пришла в изумление: Константин курил! Он глядел в противоположную сторону и не обратил внимания на шум подкатившей машины, не услышал и ее оклика.

Ей было известно, что Тих и Диманка ждут, когда им предоставят в Софии квартиру. Но лето уже на исходе, и с тех пор, как Христо Караджов перешел на новую работу, оставив завод на ее отца, прошло немало времени. Это-то и помешало ей пойти в отпуск одновременно с отцом, отдохнуть вместе с ним где-нибудь подальше от города, а главное, подальше от матери, чьи командировки в столицу и поездки по личным делам заметно участились. Вот возьму и поеду следом за ней, злилась Евлогия. И ощиплю ее там, как мокрую курицу! Однажды она намекнула об этом отцу, но он ее отчитал. «Если понадобится что-то предпринять, я это сделаю сам, — сказал он. — Скандалы тут ни к чему, существует какой-то порядок…»

И все же после того, как Мария объявила, что намерена съездить на море, отдохнуть несколько дней, Евлогия тайком поехала следом за ней на вокзал. Выглядывая из-за стоящих в стороне вагонов, она видела, как мать перешла с чемоданчиком в руке на другую платформу, где была посадка на Софию, а не на Варну. Заскрежетали тормоза скорого поезда, и пока Евлогия перебегала к стоящему на путях товарному составу, откуда было лучше видно, мать уже курила в купейном вагоне софийского поезда…

— Тих! — опять окликнула она. Услышав ее, он кивнул, но не спустился с лестницы. Евлогию это задело, она нажала на газ, но в следующее мгновение заглушила мотор и стала неторопливо наискосок подниматься к нему.

Они молча обменялись рукопожатиями. Евлогия выхватила у него недокуренную сигарету с влажным фильтром и сделала затяжку. Они глядели друг на друга. Он заметно похудел, под левым глазом извивалась синяя жилка — прежде ее не было.

— Ты весь прокурился, — сказала она.

Он пожал плечами.

— У тебя неприятности?

— У кого их не бывает.

— Почему ты не отозвался, когда я тебя позвала первый раз?

— Не слышал.

— Хм! — Она не поверила и переменила тему: — Когда вы уезжаете?

Он ответил после некоторой паузы:

— Мы не уезжаем, остаемся здесь.

Жилка у него под глазом вздулась, запульсировала, словно червячок, пытающийся вырваться на свободу. Они все знают, сообразила Евлогия. Но я не должна себя выдавать. И с наивным видом спросила:

— Как так, почему остаетесь?

— Давай поговорим о другом, — предложил Константин.

— Ты что-то скрываешь? — удивилась она собственному тону.

— Ничего я не скрываю, просто мы остаемся. Больше ни о чем у меня не спрашивай.

— Странно, — сказала Евлогия, испытывая облегчение, какое она почувствовала еще на станции. — Тогда приходите в гости, давненько мы не виделись.

— Ты же знаешь, что это невозможно, — как-то неохотно ответил он и исчез за дверью.

Евлогия пришла в ярость и бросилась к машине. Она носилась по городу как безумная. Наконец подъехала к музею.

Диманка читала, сидя за небольшим письменным столом. Несмотря на жару, она надела темное платье; брошки не было. Евлогия предложила ей немного пройтись.

Они пересекли площадь перед старой читальней и стали подниматься по крутой булыжной мостовой к больнице. Внизу, в опустевшем школьном дворе, неслышно пульсировал в бетонной чаше фонтана водяной гриб.

Евлогия сказала сдавленным голосом:

— Тетя Дима, мне все известно, мама у него… Я ее выгоню, честное слово!

— Не надо…

— Нет, выгоню! — возмущенно повторила Евлогия.