Герчо Атанасов - Провинциальная история

Душевное состояние Марии отражалось в ее снах, часто ее преследовали кошмары. И если бы сны были подсудны (а почему бы и нет! — сказал бы Христо), у нее была бы не одна судимость. В снах находила выход ее натура — она то поднималась на пьедестал славы, то скатывалась в пучину греха. Переживая свои грезы с такой силой, какая была ей неведома в реальной жизни, она видела себя то известной актрисой, то прославленным хирургом, то блестящим оратором, то гениальным дирижером. И вдруг, как от землетрясения, все ее театральные подмостки, операционные столы, трибуны и дирижерские пульты рушились, словно карточные домики. Глубокой ночью Мария оказывалась на кладбище с каким-то подозрительным типом, на рыхлой земле свежей могилы. В другой раз она попадала в цыганский табор, до хрипоты пела песни, а в лунном свете сверкали кинжалы… Мария просыпалась от ужаса, вся в поту. Рядом тихо спал Стоил в своей неизменной пижаме. А в соседней комнате — их дочь, точная копия отца.

Выскользнув из постели, Мария закуривала сигарету и замирала у распахнутого окна, вслушиваясь в дыхание ночного города. Пот высыхал, становилось прохладно, она оглядывалась на Стоила, и ярость наполняла все ее существо. В подобные минуты, чтобы подавить это жгучее чувство, она была способна разжечь такой пожар страсти, о котором бедный Стоил понятия не имел. Он и не подозревал, что ночные томления Марии могут обернуться местью. Об этой темной стороне женской натуры у него было довольно смутное представление.

В этот вечер женщины сидели в гостиной за софрой. Мария пила маленькими глотками коньяк и не расставалась с сигаретой. Перед Диманкой стояла нетронутая чашка чая. Разговор вертелся вокруг летних отпусков.

— Осточертели мне эти дома отдыха, — говорила Мария. — Мало того, что в течение всего года ведешь стадный образ жизни, так еще и отпуск проводи среди толпы. Режешься в карты, нагуливаешь жирок, скучаешь. А уж с таким компаньоном, как мой Стоил… — она деланно засмеялась, но в смехе ее прозвучала злость. — Сидишь как на привязи, и душу нечем отвести.

— Вы по крайней мере часто ездите за границу, — сказала Диманка.

— Часто? Вот уже год нигде не были. Да и что это за путешествия — дрожим над своей жалкой валютой да изображаем из себя бог знает что. Уж насчет будущего года я твердо решила: едем в Италию! У итальянцев курорты, Дима, — закачаешься! А о магазинах лучше не говорить — видала, сколько вещей Дикова привезла прошлой осенью?

Диманка не интересовалась.

— Три пары туфелек, о каких только мечтать можно, два отреза на платье, один другого лучше, пальто из натуральной замши и шляпу с шарфиком в комплекте. Господи, я как посмотрела, два дня больная ходила.

Диманка добродушно улыбалась своими пестрыми глазами.

— Жизнь проходит, Дима! Живешь — не живешь, а она катится. И все в одну сторону, в одну сторону, — задумчиво повторила Мария.

— Если уж нам жаловаться, то что говорить о других?

— Другие меня мало волнуют! Если у меня барахлит почка, другие не испытывают боли. Разве не так?

— Сочувствие — тоже боль, — возразила Диманка.

— Эх, Дима, Дима, так ты и останешься романтиком! Сочувствие — сплошной театр, моя девочка, уж в театре-то я кое-что понимаю. — Мария замахала руками. — Ах, ох, как я тебе сочувствую, ночей не сплю! А сама тем временем думает о духовке, где у нее тушится мясо с овощами, о мужских способностях твоего супруга и еще бог знает о чем, даже о том, в каком наряде явится на твои похороны.

— Да что ты! — искренне удивилась Диманка.

— Человек — эгоист по своему нутру. Ты вот скажи мне, может ли кто-то другой вместо тебя наесться, выспаться, насладиться любовью? Все это понимают и потому на других особенно не полагаются. И чем меньше человек верит другим, — Мария вперила взгляд в собеседницу, — тем больше корчит из себя святого — для равновесия, так сказать.

— Разве все дело в одной голой вере? — несколько растерянно возразила Диманка.

Мария отпила из своего бокала и сладко, словно кошка, облизнулась.

— Голая вера? Ха, голая вера! Голых еретиков я видела, в кино, конечно, а вот голого патриарха пока что не довелось. — Она ухмыльнулась. — А было бы интересно…

— Но ты вроде заговорила о равновесии?

— Что тут неясного — все притворяются, свою роль играют. Взять хоть наших мужиков, — начала Мария, но заметила, что по лицу приятельницы скользнула легкая тень. — Твоего Христо, да и моего Стоила…

— Стоил другой, — перебила Диманка.

— Ты, часом, не влюбилась в него, а? — небрежно спросила Мария. От ее зоркого взгляда не ускользнуло секундное замешательство Диманки, и ей представилась такая картина: близится июль, Стоил с дочерью уезжают в отпуск, она остается. Остается и Христо — не могут же оба начальника одновременно покинуть завод… Вот будет здорово, подумала она. Приберу я к рукам твоего Христо, ведь живем один раз! Она пропустила большой глоток коньяку и добавила вслух: — Стоил такой же осел, как и твой Христо. Боролись за власть, боролись, а больше завода им ничего не светит.

— Насколько я знаю, у них у обоих есть идеи на будущее, — сказала Диманка.

— Еще бы, конечно! Современный мужчина шагу не ступит без идеи. — Мария подмигнула. — Хорошо хоть детей не разучились делать по старинке…

В дверях появились Стоил и Христо в накинутых на плечи пиджаках.

— Привет прекрасным дамам от наших разбитых в походе сердец! — громовым голосом возвестил Христо, едва переступив порог.

— Опять газетная поэзия! — возмутилась Мария. — Разбитые в походе сердца! Как будто человеческое сердце не может разбиться в обычных условиях — обязательно в походе!

— Например? — игриво спросил Христо.

— Например, от никотина, от любви, даже от алкоголя…

— Мария, ты всегда на редкость убедительна!

Христо наклонился, поцеловал ей руку и — после некоторого колебания — прикоснулся губами к руке жены.

— К вашему сведению, сегодня ночью я была герцогиней! — объявила компании уже захмелевшая Мария. — Теперь угадайте: чем я занималась?

— Ездила на соколиную охоту, — сказала Диманка.

Мария снисходительно поморщилась.

— Спала с королевским конюхом, — ввернул Христо.

В глазах Марии сверкнула молния.

— Плохое же у вас представление о феодальной душе герцогини, партийные товарищи! Я смотрела, как пытали моих соперников! Каково?

Наступило молчание.

— Не пугайтесь, зрелище было бесподобное! Радуешься, что твои враги у тебя в руках, и в то же время дрожмя дрожишь: а вдруг все перевернется наоборот? — Мария мотнула головой. — Острым ощущениям всегда сопутствует страх.

— Браво, Мария! — Восхищенный Христо потянулся к ней и поцеловал в щеку, при этом на какой-то миг коснулся ее губ. — Стоил, у тебя жена прелесть! Такую жену на руках надо носить! Beati possidentes — говорили римляне…