Сергей Кузнечихин - Седьмая жена Есенина

– Интересно! – улыбнулся, зубы неестественно белые для старика. – Очень интересно. Мне кажется, ты и в постели такая же страстная, как на бумаге, – сказал и шагнул к ней.

Это застало ее врасплох – дяденька в отцы ей годился.

Получилась не пощечина, получилась полновесная оплеуха.

Потом она плакала в каком-то чужом дворе, потом долго бродила по улицам, успокаивая себя ходьбой. А когда злость и обида понемногу стихли, выплыл назойливый вопрос – почему? за что? Вроде и не впервой домогаются. Привыкла. Но так вот самоуверенно? Не тратя лишних слов? А может, уверенности как раз и не хватало, оттого и пошел в психическую атаку? Не понимала. Не могла найти объяснения. Но догадывалась, что с другими подобного нахрапа он себе не позволяет, иначе бы не усидел в том кабинете, обязательно нарвался бы на склочницу. А с ней, значит, можно…

Наревевшись, искусав губы, забрела в ресторан и позволила, да какое там позволила, сама напросилась, узнав, что у мужчины свободный вечер и свободная квартира. Но мужик был не бабник, просто проводил жену с детьми в деревню и зашел выпить, чтобы не скучать дома в одиночестве. Нормальный советский человек приятной наружности, простой и открытый. Это потом он потерял голову от свалившегося на него счастья. Так старалась же. Сама удивлялась, откуда в ней такая жадность. Или щедрость? Убедительно сыграла, самозабвенно. Ошеломила. Утром он порывался звонить на работу и просить отгул. Умолял остаться. Ушла. И адреса не дала. Но ушла с легким сердцем. Вроде как отомстила. Тому, из редакции, который и не догадывается о страшной мести. А через неделю уже посмеивалась над собой: «Дать дала, а замуж не пошла».

Бурная ночь со случайным избранником обошлась без чтения стихов. Не хотелось ни жаловаться, ни объяснять, удобнее было играть роль таинственной незнакомки. А вообще-то был период, когда она любила читать мужчинам. Но недолгий. Быстро поняла, что стихи ее провоцируют мужиков. Умные и уверенные в себе интеллигентные люди глупели на глазах и превращались чуть ли не в маньяков.

Жениху стихов не читала. Своих. А чужие – случалось. И ему нравилось, особенно Смеляков и Евтушенко. Радиоинженер, пусть и ушибленный своими диодами и триодами, все-таки почитывал и нормальные книги, больше всех любил Зощенко и Андрея Платонова. В своем грехе она призналась через месяц после свадьбы. Тот месяц оказался медовым в самом прямом смысле. Они жили в деревне. Его дедушка держал пчел. Само собой, и медовуха водилась. В ночь перед отъездом они вышли на крылечко покурить и прихватили бидончик дедкиного зелья. Крыльцо было высокое, доски теплые, небо усеяно звездами. Уходить не хотелось. И она стала читать. Он спросил, чьи стихи. Потребовала, чтобы угадал. Ничего нового не услышала, привычное: «Ахматова или Цветаева», да что возьмешь с радиоинженера, если даже пишущие не всегда понимают, что время и слава связали воедино только имена, но не стихи двух принципиально разных поэтов. Не угадал с первого раза, не угадал со второго. Пришлось признаваться. Он вроде как не совсем поверил, принял за розыгрыш. Она не стала ничего доказывать, он не стал допытываться. Не до того было. Выпили медовухи и полезли на сеновал. О стихах он спросил уже в поезде, когда возвращались в город.

Она ушла от мужа через полгода. Больше не было сил оправдываться и заверять, что стихи не любовный дневник, не воспоминания о бурной молодости, а всего лишь фантазии. Но он ревновал и к фантазиям.

Самым верным и самым горячим поклонником ее стихов оставалась Светка. Она просила мужа сделать их песнями. Стихи ему тоже нравились. А не получилось у мужика. Музыку он подбирал на слух, но слишком женские слова не ложились на его баритон, смущали и не слушались певца. Когда оправдывался перед женой, сильно конфузился, просил как-нибудь поделикатнее объяснить подруге его неудачу. Его, а не ее.

И нигде не печатали. Даже просвета не проглядывалось. Но писала много, особенно после ухода от мужа.

Дождь, перед тем как затихнуть, ударил густой гулкой шрапнелью, даже под крышей было немного жутковато, но ей нравилась такая музыка. После бурного излияния с неба какое-то время слетали редкие, словно заблудившиеся или отставшие от стаи капли. На всякий случай она переждала еще минут пятнадцать.

Зато в гости пришла с неиспорченной прической, в красивом платье, разве что туфли немного испачкала.

Из-за стола вслед за Валеркой поднялся парень с выгоревшими волосами и темно-рыжей бородой. Лицо обветренное, принципиально не городское. Поэта она представляла несколько другим. Усмехнулась и подумала, что почему-то заранее отказала ему в праве иметь красивое мужественное лицо.

– Познакомься, – сказала Светка, – это Валерин приятель, геолог из Сибири, его зовут Костя.

– Я сразу поняла, что вы не поэт.

– Он тоже стихи пишет, – засмеялась Светка, – а гений наш притомился немного, три дня уже празднуем.

Светка, баба мужественная, терпеливая, но концовкой фразы все-таки выдала себя, видно было, что умаялась бедолага.

– Его, пожалуй, и будить пора, – сказал Валерка и взялся за гитару. – Сейчас начну песню на его слова, и он сразу проснется, чтобы себя послушать.

Раньше он говорил о Поэте только в восторженных тонах, видимо, крепко сдружились – отметила она. Почему-то захотелось посмотреть на него спящего, но при посторонних было неловко, и сказала, снизив голос:

– Пусть еще поспит. Я пока не готова к торжественной встрече.

Светка стала собирать на стол. Она прошла на кухню помочь ей, но когда парни отправились в магазин за вином, все-таки заглянула в спальню. Он лежал одетый поверх одеяла, свернувшись калачиком, маленький, как ребенок, оставляя кровать почти свободной. Первое, что отметила, – миниатюрность и длинные девчоночьи ресницы. Такие ресницы обязательно должны оттенять голубые глаза. Догадку можно было проверить, спросив у Светки, но интереснее все-таки подождать и убедиться самой.

Она угадала: больше чем просто голубые – по-настоящему синие.

Из спальни вышел непричесанный, с помятым лицом, и сразу же направился к столу, но, увидев ее, засмущался и прошмыгнул в сторону ванной. Долго не выходил. Рюмки были наполнены. Получалось, что знатный гость заставляет себя ждать. Валерка, извиняясь, улыбался и молча разводил руки, но все-таки не выдержал и пошел поторопить. Возвратился, ухмыляясь под нос, но комментировать ничего не стал. Молчание за столом уже начинало сгущаться. Будь она хозяйкой, давно бы приказала начинать. У Светки характер намного мягче. Или мудрее…

Поэт появился выбритым, с гладко зализанными волосами, рубашка была в мокрых пятнах, видимо, старался разгладить и ее.

Они сидели напротив, так что подглядывать не было нужды – весь на виду. Она сразу отметила напряженную, несколько навязчивую скромность, через которую прорывались замашки человека, привыкшего находиться в центре внимания. Его короткие, но красноречивые взгляды в свою сторону тоже отметила, казалось бы, и привыкла к подобному, давно пресытилась, а тут вроде как и волнение шевельнулось. Специально для новой гостьи повторили тост за выход к широкому читателю долгожданной книги. Поэт стал извиняться, что не оставил для нее подарочного экземпляра.