Сергей Кузнечихин - Седьмая жена Есенина

– Тогда читай для нее, – резонно рассудила Светка. – Мы тоже с удовольствием послушаем.

Присоединяясь к просьбе хозяйки, она одобряюще улыбнулась.

Он не ломался. Читал стоя, как школьник, торжественным голосом. Получалось очень трогательно и беззащитно. Сама она обычно мямлила, как бы стесняясь своих стихов. Но у нее совсем другое, потаенное, они и писались-то не для чтения вслух, а в его стихах нормальные общечеловеческие боли и радости, стесняться которых нет нужды. От стихов веяло свежестью. И все же ей чего-то не хватало. Может, ощущения полной откровенности? На третьем или четвертом стихотворении она перестала улавливать смысл, наслаждаясь музыкой хорошо расставленных слов, лишь изредка отмечая неожиданную рифму или яркий образ, а когда он прикрыл глаза, перестала воспринимать и слова, завистливо любуясь его ресницами.

– Ладно, хорошего понемногу, – сказал он и, уже сидя, добавил: – Как писал Сергей Александрович Есенин: «Вы, конечно, народ хороший, хоть метелью вас крой, хоть порошей. Одним словом, миляги! Не дадите ли ковшик браги?»

Дали, куда ж деваться. И себе налили. Потом еще и еще.

Она заметила, что Поэт опьянел, когда тот потребовал, чтобы Валерка спел его песню, слишком бесцеремонной показалась просьба. Еще неприличнее повел себя, услышав песню на чужие стихи. Перебил, не дав допеть, и заявил, что все это чушь собачья, а у него имеется почти о том же, но гораздо лучше. Вскочил со стула, начал читать, но сбился уже на второй строфе. Стал требовать подсказки: сначала у Светки, потом у Валерки, даже Костю спросил. Обиделся, что никто не знает его стихов. Попробовал начать сначала, но снова сбился. Потом сел, бормоча под нос обрывки строчек, перемежая их неопрятными матерками. И тогда поднялся Костя:

– Слушай, друг, давай поаккуратнее, девушки за столом.

Видно было, что парень еле сдерживает себя. Валерка, знавший характеры и того и другого, громко ударил по струнам и предложил выпить. Светка подсказала тост:

– За настоящую поэзию!

Хозяйка самоотверженно сглаживала углы, стлала соломку, но поди угадай логику пьяного. Сначала извлек из недр памяти два стихотворения Тютчева и прочел без запинки. Разомлел, разулыбался. Потом, видимо, вспомнил Светкины восторги об удивительных стихах ее школьной подруги, потребовал:

– А теперь пусть наша прекрасная гостья удивит настоящей женской лирикой.

Не заметив издевки в его тоне, все начали уговаривать ее, особенно мило упрашивал Костя.

– Не хочу, – отмахнулась она, как можно равнодушнее, хотя на языке вертелось: «Боюсь, что кое-кто расстроится».

– И правильно делаешь, – отечески похвалил Поэт. – Стихи не бабье занятие. Баба вообще не приспособлена для творчества.

– А как же Цветаева? – не сдержала удивления Светка.

– Марину я уважаю, у нее мужская хватка, но это исключение из правил.

– И Ахматова исключение?

– Горенко, что ли? Давайте сначала выпьем, а потом я объясню, зачем она учила женщин говорить.

Последняя рюмка была совсем лишней, впрочем, и предпоследняя – тоже. Язык его почти не слушался. Об Ахматовой он успел забыть.

– Баба пополняет интеллект через письку. Этим же некрасивым местом она добывает входной билет в литературу. А дальше что? Дальше…

Костя поднялся с табуретки и пошел на него.

– Я тебя предупреждал.

– А кто ты такой, чтобы меня предупреждать?

Вскочила испуганная Светка.

– Костя, ты что! Он же пьяный, ничего не соображает. Сядь, я тебе сказала. Костя!

Но геолог был уже рядом. Она понимала, на чью защиту он поднялся, и знала, что останавливать его должна она, а не Светка, однако молчала и ждала. Но бить пьяного Костя не стал, просто выдернул его из-за стола и утащил в другую комнату. Валерка подхватился следом. Он и остался с Поэтом, а Костя сразу же вернулся и налил себе полный стакан.

– Ты бы смог его ударить? – спросила она, приподнимая свою рюмку.

– Не знаю, при возможности я стараюсь первым не начинать.

Светка, все еще не отошедшая от испуга, не знала, куда себя деть, и бормотала, ни к кому не обращаясь:

– Я тоже устала от него за эти дни, но он же гость, и, главное, я на конкретном примере поняла, что настоящий поэт, как ребенок, такой же капризный и эгоистичный такой же. Дети ведь далеко не ангелы, иногда они очень жестокие, по своему знаю. Терплю, прощаю, а куда от этого денешься? Я благодарна ему уже за то, что он есть.

– Поэт он действительно настоящий, – как бы оправдываясь, согласился Костя.

Но Светке этого не хватило.

– Вот как ты думаешь, Мартынов имел право на дуэль с Лермонтовым? Согласна, что Михаил Юрьевич был желчен, высокомерен, постоянно издевался над беднягой. Согласна, что он был не прав, и все же, все же, все же…

– Я как-то не думал об этом.

– А ты подумай.

Подруга терзала смущенного Костю, но смотрела на нее, явно приглашала поддержать.

– Ну что ты привязалась к парню. Он встал на твою защиту, заткнул хаму рот, а ты шпыняешь его за это. И, кстати, о Лермонтове, не укладывается он в твою схему.

– Почему?

– Ты уверена, что настоящий поэт всегда ребенок, а Лермонтов, мне кажется, родился стариком.

– Оригинальничаешь, подруга, для старика он слишком любвеобилен.

– Иные старики любвеобильнее молодых, в этом я успела убедиться.

– Да, помню, ты рассказывала, – кивнула Светка и замолчала.

Разговор зашел в тупик, выруливать из которого желающих не находилось. Придавленный чувством вины, геолог украдкой посматривал на бутылку, но пригласить не решался. Наконец-то вернулся Валерка, прикрыл за собой дверь спальни и доложил:

– Виновник торжества почивает.

– Воистину виновник, – усмехнулась она.

Светка ничего не сказала, только поморщилась, умоляя глазами не заводиться, не давить на больную мозоль. Но не сидеть же пришибленно, как на поминках, боясь вздохнуть или сказать лишнее слово. С какой стати? Не умела она так. Не привыкла отсиживаться, выжидая, что кто-то возьмет на себя смелость нарушить никому не нужную тишину.

– А не выйти ли нам на свежий воздух? По парку прогуляемся, озоном подышим.

– Молодец, подруга, – обрадовалась Светка. – Ты всегда умела найти выход. Валера гитару возьмет, песни попоем.

Парком у них назывался лес, но довольно-таки обжитый, с натоптанными дорожками. Даже лавочки кое-где встречались. У Валерки была своя, заветная. И она оказалась незанятой. Тут же выяснилось, что, кроме разрешенной гитары, мужики прихватили пару бутылок. Светка для порядка начала возмущаться, но не присутствием вина, а отсутствием закуски. И тут уже Костя, удивляя дам галантностью, извлек из кармана пиджака плитку шоколада. А дежурный стаканчик был припрятан под кустом с прошлого или позапрошлого раза.