Олег Минкин - Правдивая история страны хламов. Сказка антиутопия

И привиделось Болтану Самосую, что несет он на руках своего приемного сына, несет назад к Пруду. По его щекам катятся слезы, но он не может остановиться, боится не успеть, ибо Смок растет прямо у него на руках и делается все тяжелее и тяжелее. А вот наконец и Пруд. Под прозрачной толщей неподвижной воды Болтан видит расплывчатые мясистые контуры огромной жабы, видит ее выпуклые глазищи, полыхающие красным огнем. А на ее спине сидит кто-то еще, сидит и яростно хлещет безобразную жабу металлическим предметом. “Да это же веник! – осеняет Болтана. – Дедушка!” Он пытается оторвать от себя вцепившегося в него Смока, но не может этого сделать. “Не бросай меня, папа”, – жалобно хрипит Смок и внезапно железные пальцы хватают его за горло. Черные очки спадают со Смокова лица, и Болтан видит вместо глаз узкие сверкающие прорези. Они вплотную приближаются к лицу Болтана, ослепляют его и все рассыпается на мириады яростных осколков…

Мелькнула и сгинула последняя искра ночного кошмара. В предрассветном полумраке матово поблескивает поверхность Пруда. Взмокший от пота, Болтан медленно возвращается к жизни. Он тяжело встает и, ощущая на горле болезненные следы ночной схватки, покачиваясь, ковыляет домой.

Еще издалека Болтан заметил около дома кучу неких, до боли знакомых ему вещей. Подойдя поближе, он узнал все то, что еще вчера составляло содержимое его жилья, а, точнее сказать, его существования. Коллекция банок с пестрыми наклейками, треснувшая люстра в темной стародавней оправе, фетровая шляпа – подарок давно умершей возлюбленной, несколько бутылок “Горькой полыни”, – и много чего еще было в беспорядке свалено под окном. С минуту Болтан недоуменно смотрел на вещи, создававшие в его жилище такую цветную и милую сердцу неразбериху. Затем, как бы через силу, подошел к двери и, возможно, впервые в жизни осторожно открыл ее рукой. Дом внезапно изменился до неузнаваемости. Между вычищенными до блеска половицами чернели широкие с неровными краями щели, откуда тянуло многолетней сыростью и холодом. Со стен были сорваны цветные литографии, и те места, где не было штукатурки, напоминали живое мясо, с которого содрали кожу. Серый потолок понуро нависал над головой. Сквозь стекла, тщательно заклеенные пожелтевшими газетами, процеживался жутковатый свет, из-за чего на всем проступал какой-то мертвенный оттенок. Из всех вещей Болтана уцелел только дедовский сундук да старый пружинный диван. Смок стоял спиной к нему и копался в сундуке. Занятый своей работой, он даже не услышал отцовских шагов. И тут, в пустом и нежилом доме, Болтан отчетливо увидел, как вырос его приемный сын. Могучие лопатки, подобно жерновам, двигались под лопнувшим на спине френчем, толстая шея обтесанным обрубком высовывалась из узкого для нее воротника; дюжие руки, напоминающие жабьи лапы, торчали из коротких рукавов.

– Что ты делаешь? – спросил Болтан.

Смок круто повернулся. В одной руке он держал остатки дедовского плаща, в другой – стальной веник. «Френч снова лопнул», – понуро пробормотал он. И тут Болтана прорвало.

– Кто тебе позволил копаться в моем сундуке?! – заорал он. – А ну, положи веник на место!

Несколько секунд Смок колебался, а затем неохотно опустил веник в сундук. По лицу Болтана катились холодные капли. Он подошел к сундуку и бессильно опустившись на него, с трудом обратился к Смоку:

– Чего стоишь? Садись. Завтракать будем. Прихватив миску с холодной кашей, верзила Смок плюхнулся к нему на колени. Болтан зачерпнул полную ложку и привычным движением поднес ее ко рту Смока. И вдруг содрогнулся: между двумя рядами белоснежных острых зубов одиноко блестела золотая коронка… Оловянная ложка с тоненьким звяканьем покатилась по полу.

Болтан приподнял голову: Смок тихо посапывал на полу около дивана. Черные очки пересекали его, как бы высеченное из камня, лицо. Стараясь не шуметь, Болтан слез с дивана и на цыпочках прокрался к сундуку. Обхватив его руками, и с трудом оторвав от пола, он двинулся к двери. В зарослях лопухов, растущих в ложбине подле дома, Болтан, шумно вздохнув, опустил сундук на траву. Затем с силой вонзил в землю ржавую лопату и яростно отковырнул первый комок.

Скоро он был уже на дне глубокой, как колодец, четырехугольной ямы. Задумчиво и устало прислонился он к прохладному вертикальному срезу. Несколько мелких камешков скатилось сверху, и внезапно вся песчаная стена с глухим шорохом съехала на Болтана, сбила его с ног и накрыла с головой. Каким-то невероятным усилием ему удалось освободить голову и руки, но тут тяжелый сундук, лязгая, сполз по склону и, как железный сапог, врезался ему под ребра, намертво прижав к земле. Словно ветром выдуло все мысли из Болтанового сознания, как если бы настежь распахнулись ставни, мешающие ему видеть.

И встала перед ним панорама небольшого города, или вернее, целой страны. Там кипела какая-то непонятная ему работа. Болтан проходил мимо зданий, которые у него на глазах ярус за ярусом врастали в небо, миновал ростки, что появлялись из-под земли и тут же превращались в высокие раскидистые деревья. Но Болтану казалось, что все происходит слишком медленно.

Он нагнулся над деревом, схватил его за верхушку и, помогая ему расти, начал с силой тянуть его вверх. Раздался треск. Дерево лопнуло пополам, и в разрыв хлынула желто-красная жижа, которая, не успевая растечься, застывала на земле густым бурым месивом. Изувеченные деревья почернели, скорчились и рассыпались в прах. Болтан огляделся: никакой созидательной работы больше не было. С громад зданий медленно сползала черепица. По стенам зазмеились черные трещины, из которых начали вываливаться кирпичи. И вот уже стены дрожат и раскачиваются… В этот момент все тонет в непроглядной круговерти, как если бы кто-то толкнул ставни и с пронзительным скрежетом они захлопнулись навсегда.

Смок вытащил из ямы сундук, достал из него стальной веник, а остальное содержимое высыпал на изувеченные останки Болтана Самосуд. Он взялся было за лопату, но о чем-то подумав, снова спрыгнул вниз и отыскал в куче старья объемистую рукопись. Сдув с ее обложки песок, он по складам прочитал:

“Справедливость и пути достижения оной”. Закопав отца, Смок с сундуком вернулся в дом. Крякнув, поставил его на прежнее место, а поверх положил стальной веник. Потом подошел к стене, достал из кармана кусок угля и стал что-то рисовать на обшарпанной штукатурке. Он сопел от напряжения, но было очевидно, что работа доставляет ему огромное удовольствие. К вечеру на стене дома проступил профиль, который имел несомненное сходство с оригиналом: это был отец Смока, вытащивший его из Пруда, выкормивший и вырастивший его, непреклонный борец за справедливость Болтан Самосуй. Смок с минуту с удовлетворением созерцал свое произведение, затем круто повернулся и, четко отбивая шаг, скрылся в дверном проеме, за которым в мглистых сумерках лежала Страна Хламов. На пустынной улице Заросшей сорняками он увидел впереди нескладную фигуру в шляпе и с тростью в руке. По-бычьи наклонив голову, Смок пошел прямо на нее.