Наталия Соколовская - В Питере жить: от Дворцовой до Садовой, от Гангутской до Шпалерной. Личные истории
- Название:В Питере жить: от Дворцовой до Садовой, от Гангутской до Шпалерной. Личные истории
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Литагент АСТ
- Год:2017
- Город:Москва
- ISBN:978-5-17-100439-2
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Наталия Соколовская - В Питере жить: от Дворцовой до Садовой, от Гангутской до Шпалерной. Личные истории краткое содержание
В Питере жить: от Дворцовой до Садовой, от Гангутской до Шпалерной. Личные истории - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Интервал:
Закладка:
И все равно мечтал.
В этом городе
Черством, как черств
Саваоф,
У беременных плит,
У поклонных голгоф
Что-то рвется внутри,
Что-то желчью горит
И висят фонари,
И кобыла парит…
Но что-то держало этот город в оцепенении, не давало ему «воскреснуть». Что-то убило его или заколдовало навсегда. И это что-то – он сам, его проклятая нетерпеливая гордыня, превратившаяся в итоге в комок испуганных снов и закошмаренных «славных воспоминаний».
В этот вечер, когда расплетали деревья косы
И закуривал ножку козюю ветерок
Шли кого-то резать и потрошить матросы
И пускался цыганочкой пьяной лихой большевистский курок.
И глядели на это дома, и глядели люди,
И под тучами, небо закрывшими, город стыл.
Ничего больше в этой могиле 5-миллионной не будет.
Будут белые ночи над ней.
И, как ребра в гробу, – разводные мосты.
Будут тени веков,
Промелькнувших, как сон поэта,
Будут ленты судеб, словно пелены на мертвецах.
Будет рифма – инфляцией сглоданная монета
И кудрявые боги – как видеокамеры на дворцах.
Девушка сказала мне: «Что ты ждешь от Петербурга? Он уже все, что мог, сказал и сделал. „Цивилизация на пенсии“. Оставь его в покое. Поехали лучше в Москву!» Я не поехал. И она не поехала. Осталась здесь. И до сих пор, конечно, в обиде. На меня? На город? На все вообще? Не думаю, что она нашла ответ…
Нева, похожая на черный
Кисель,
И я, похожий на клоуна,
Идущего из цирка на Карусель,
Барышнями зацелованного,
В воздухе пыль, гарь, вонь,
Город речной тлеет,
Одинокая бродит в чане гармонь,
Вода на луну блеет…
И что за напутствие,
Что за китч,
В которой по счету позе…
Как ныне сбирается вещий Ильич
В Финляндию на паровозе…
Чем дальше город замирал в безвременье, тем больше напоминал прекрасного вампира, которого ты зачарованно любишь и который дарит тебе в ответ лишь бессмертные холод и пустоту. И возвращает тебя туда, откуда ты так хотел вырваться – чтобы спасти себя и его…
Золото по небу пролетело,
Смыло рукавом свинец и пыль
Тело влезло в тело —
И вспотело,
И заколыхалось, как ковыль.
…Медленно сужались междометья,
Радио хрипело о войне…
Радостно – и радостно вдвойне, —
Больше нет
Двадцатого столетья!
Некому обиды раскатать,
Некому прийти и извиниться.
Время – тать, пространство – тать
И город – тать.
Магадан, прикинувшийся Ниццей.
И душит невыносимой памятью, которая повернута к тебе каменной черной пастью с каждого эркера, из каждой подворотни, каждой ступени каждого лестничного пролета…
Вереницы вагонов, как каторжники на перегоне,
Кандалами сцепленными раскачиваясь и громыхая,
Прут через мост, над усиками испуганного трамвая,
Монотонной своей предаваясь мантре-агонии.
Что везут они? Смерть? Или жизнь? Неважно.
Жизнь – убьет и умрет. А смерть – станцует.
Кровью грязной горит предночной небосвод бумажный,
И клянут мертвяки имя господа всуе.
Вот последний вагон исчезает, и грохот гаснет.
Город так же стоит – горбатым вопросом в небо.
И куском недоеденного Блокадой хлеба
Застревает в горле комком петербургское счастье.
Что остается? Бродить по улицам. Декламировать Хармса. Проклинать империю и любоваться ампиром. Писать стихи под подушку. И снова слоняться меж петербургских домов, как между силуэтов прекрасных чужепланетных надгробий. И делать вид, что продолжаешь жить и любить.
Был солнечный день,
Но холодный.
Я грелся в машине,
Черными очками заслоняясь от солнца.
Город моей мечты давно уже стал немодный,
И я его даже разлюбил слегóнца.
Но ехал куда-то,
И встречи ждал,
И в кафе стучался.
И то, что вокруг, хоть какой-то смысл всему придавало.
10 мая (или 11?) – нет, не останется в памяти эта дата,
Не родился никто,
Не скончался,
И не вылетели даже комары из подвала.
И снова бродить. Или просто смотреть из окна. И чувствовать, что стареешь и скоро умрешь. И отдавать этой убивающей и умирающей красоте последнее – в обмен на никчемную окрыленность.
Грифон на Банковском мосту.
Облезла позолота.
Царапки по всему хвосту —
Привет от санкюлота.
На этих крыльях не взлететь,
Когтями мост не сдвинуть.
Стоять покрашенным на треть
И в снах о прошлом стынуть.
И видеть правильных людей
С неверными мечтами,
И разжимать чугун когтей,
И молодеть летами,
И снова просыпаться зря,
И мост крепить в пролёте,
И ждать, когда лучом заря
Скользнет по позолоте…
Вздыхая, понимать, что не умер. И вдыхать полной грудью что-то невообразимо влажное и больное, что есть – петербургский воздух. Или душа?
Увы, товарищи, увы,
Ни я не вылуплюсь, ни вы.
Мы невский воздух в грудь вберем —
И все умрем.
Есть ли в нас что-то, помимо города? Музыка? Книги? Картины? Любимые люди? Любимая работа? Не знаю. Мне кажется, что все то, что без Петербурга, – этого у нас нет. Или нас там нет. Даже если мы вроде бы там. И там красиво. И уютно. И хорошо. Потому что мы – петербургские зомби. Рабы красоты, которую не в силах сберечь и которая убила нас и даровала нам вечность.
У семи без глазу нянек
В люльке спит дитя.
Осенью мороз подвянет,
Листья в такт крутя.
Выползет из нор прохожий
Выйдет в рейс трамвай
Город с потускневшей рожей
Заглянул за край —
Не увидел ничего там.
И опять продрог. И сердечная икота
Болью между ног
Отдается, словно шлюха, —
Разговорчиво и глухо.
Мой шестнадцатилетний сын не хочет быть похожим на меня. И, наверное, правильно делает. Он любит путешествовать и не любит ходить по музеям. В отличие от меня, объездил почти всю Европу. И как-то сказал: «Такого красивого города нигде больше нет. Венеция, Рим, Флоренция? Нет. Париж, Прага? Нет. Барселона, Амстердам, Таллин? Тоже нет. Там просто есть „что-то старенькое“. А здесь – огромный город целиком. И я хочу жить только в центре Петербурга. Не в новостройках. Хотя там есть классные квартиры». Вот, наверное, и все…
Плотной оберткой обернута наша вселенная
Дремлет притихшая крейсер «Аврора» нетленная
В небе купается черная с синим красавица
Вам этот город не нравится?
Правда, не нравится?…
Андрей Битов
Странноприимный двор
Мемуар памяти И. П.
Не хочу писать, не могу молчать!
К моему 75-летию милые дачники, снимающие у нас в Токсово на лето тот самый верх, на котором в 1963-м была написана «Дачная местность», подарили мне прекрасную амбарную книгу, выполненную еще в дореволюционном дизайне, хотя и в сталинскую эпоху, – в коленкоре, с муаровым обрезом; и я не мог не попытаться хоть что-нибудь в нее записать. В окошечке с рамочкой, наклеенном на обложку, я решительно вписал название своего последнего проекта «К столетию 1913 года» и надолго задумался, с чего же его начать на такой красивой и чистой первой странице.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: