Наталия Соколовская - В Питере жить: от Дворцовой до Садовой, от Гангутской до Шпалерной. Личные истории

Подьяческая, Фонтанка, Садовая, Юсуповский сад, Исакий… Со временем радиус расширился, появились и Васильевский остров, и Петроградская сторона, и регулярные прогулки по книжным магазинам Ленинграда. Большой проспект Петроградской стороны был одной из самых книжных улиц, наряду с Невским проспектом, а «Подписные издания» на Литейном в те времена были огромным книжным пространством, окунуться в которое считалось счастьем…

…Но вернемся к подьячим… Мальчик, который жил в советские годы, никак не мог выяснить, что значит это название – Подьяческая улица. Интернета не было, в учебниках не рассказывалось, кто такие подьячие, учителя – не помню, чтобы я их спрашивал…

Много, много позже пришло знание, что подьячие – это низший административный чин в русском государстве XVI–XVIII веков, люди, умевшие читать и писать, и работа их состояла в том, чтобы помочь неграмотному человеку написать нужный документ. Подьячие служили в приказах, местных государственных учреждениях, работали на площадях – помогали людям разговаривать с государственной машиной того времени, были своего рода толмачами, переводчиками с русского бытового языка на русский деловой и официальный. Челобитные, купчие, меновые – все проходило через их руки. Интересно из 2017 года смотреть на названия документов того времени: мы перестали «челом бить» и заменили краткое слово «купчая» долгим «Договором о купле-продаже».

Давайте попробуем сказать так: подьячие были «человекоориентированным интерфейсом программно-управленческого комплекса под названием Государственная система; благодаря этим людям обычный человек решал те задачи, которые были увязаны Правителями государства указами и установлениями с Базой данных управления в стране». Смешно, да? Но по сути верно.

Теперь понятно, почему целых три улицы последовательно назывались Подьяческими. В 1756 году появилась Первая (ныне Большая) Подьяческая, в 1767-м – Вторая и в 1796-м – Третья. Уже в те времена по количеству чиновников всех рангов Санкт-Петербург был крупнейшим городом, и можно только сказать спасибо Москве за то, что она в последние сто лет взяла на себя роль главного сервера по хранению и обработке чиновничьего аппарата, и это спасло душу и сознание Петербурга от полного разрушения.

У меня нет любимых петербургских мест. Как нет «любимых мест» в себе самом. Город – это я, и это то, что меня очаровало и обмануло.

Дома в центре города рушили столько, сколько я себя помню. Когда мне стукнуло лет четырнадцать, я стал таскать c развалов кирпичи с заводскими клеймами и обломки изразцов от разрушенных каминов. Складывал их под шкафами и диванами. Собрал почти все, какие были в старом Петербурге. Больше двухсот штук.

Бронзовые ручки в старых петербургских квартирах возбуждали меня больше, чем сложенные «нога на ногу» ляжки одноклассниц, заманчиво уходящие «куда-то в неведомую даль»…

Мысль о том, что старый город исчезает каждый день и что на его место приходит сплошной советский Уродск, терзала меня. Один раз я подговорил одноклассника, и мы – «в целях музеефикации» – свинтили две красивые круглые ручки с квартирных дверей одного из домов на Каменноостровском (в ту пору – Кировском). Поскольку свинчивал напарник, он забрал себе более красивую – из эбенового дерева. А мне досталась обычная круглая, деревянная, но с хорошим бронзовым «подножием». Она и сегодня – на моей двери. Сохранил ли свой воровской трофей мой одноклассник Коля? Трудно сказать. Он вскоре эмигрировал с семьей в США. Да и на дело он пошел не красоты, а азарта ради… Мы с ним потом много дрались. По другим поводам. Просто разные оказались люди…

Город был со мной каждый день все два года, которые я оттарабанил в дальних немецких гарнизонах. Я ему жаловался, искал утешения. Или спасения? Наверное, это были молитвы. Наверное, город был для меня чем-то вроде бога для верующих. Я не верил в бога. Да и черт с ним, с богом. Кто его видел? А вот город – я видел. И помнил…

Мне страшно хотелось, чтобы город взял реванш у судьбы. У Москвы. Чтобы растоптал ее, как Медный всадник – гадюку. Но я с самого начала не очень-то верил в то, что это возможно…