Исабель Альенде - Остров в глубинах моря

Хозяин в своем доме устраивал собрания белых. Мадам Дельфина, моя первая хозяйка, научила меня быть молчаливой, внимательной и предугадывать желания хозяев — рабыня должна быть невидимой, говаривала она. Так я выучилась шпионить. Я не слишком-то понимала, о чем говорит хозяин с патриотами, и меня на самом деле интересовали только новости о восставших, но Захария, чьей приятельницей я продолжала быть и после окончания учебы в доме интенданта, просил меня, чтобы я повторяла все, что они говорили. «Белые думают, что мы, негры, глухи, а женщины — глупы. Это нам очень на руку. Прислушивайтесь и рассказывайте мне, что услышали, мадемуазель Зарите». От Захарии я узнала, что вокруг Ле-Капа стояли лагерем тысячи мятежников. Искушение отправиться на поиски Гамбо не давало мне уснуть, но я знала, что вернуться после этого уже не смогу. А как я могла оставить моих деток? Я попросила Захарию, у которого связи были даже с луной, чтобы он разузнал, был ли среди мятежников Гамбо, но он меня заверил, что никаких сведений об этих мятежниках получить не может. И мне пришлось довольствоваться тем, что свои сообщения Гамбо я отсылала силой мысли. Иногда я вынимала из сумочки свою вольную, разворачивала все ее восемь линий сгиба кончиками пальцев, чтобы не повредить бумагу, и разглядывала ее, словно могла выучить текст наизусть, хотя я даже букв не знала.

В Ле-Капе разразилась гражданская война. Хозяин объяснил мне, что на обычной войне, все воюют против одного общего врага, а на гражданской — люди разделяются, и армия тоже, и тогда они убивают друг друга, что и происходит сейчас между белыми и мулатами. Негры в расчет не принимались — они были не люди, а собственность. Гражданская война случилась не с вечера до утра, она длилась больше недели, и тогда-то прекратились и рынки, и негритянские календы, и светская жизнь белых. Очень редкие лавки открывали свои двери, и даже эшафоты на площади опустели. Несчастье висело в воздухе. «Приготовься, Тете, ситуация вот-вот изменится», — объявил мне хозяин. «И как же мне готовиться?» — задала я вопрос, но он и сам понятия не имел. И я поступила, как Захария, который запасал провизию и паковал самые ценные вещи на тот случай, если интендант с супругой решат погрузиться на отходящий во Францию корабль.

Однажды вечером через черный ход в дом принесли ящик, набитый пистолетами и мушкетами. Теперь оружия у нас на целый полк хватит, сказал хозяин. Жара усиливалась, в доме мы обрызгивали плиточные полы, а дети бегали голышом. И вот тут неожиданно, без предупреждения, явился генерал Гальбо, которого я с трудом узнала, хотя он много раз присутствовал на собраниях патриотов: одет он был не в яркий мундир, увешанный медалями, а в темный дорожный костюм. Этот белый никогда мне не нравился, он был слишком высокомерным, всегда в дурном настроении и смягчался только тогда, когда его крысиные глазки останавливались на его жене, молодой рыжеволосой красавице. Пока я подносила им вино, сыр и холодное мясо, мне удалось услышать, что комиссар Сонтонакс сместил губернатора Гальбо, обвинив его в ведении секретных переговоров с целью свержения законного правительства колонии. Сонтонакс планировал масштабную депортацию своих политических противников: уже около пятисот арестованных сидели в трюмах стоящих в порту кораблей, которые только ждали приказа Сонтонакса, чтобы поднять якорь. Гальбо объявил, что настало время действовать.

Вскоре пришли и другие патриоты, которых успели оповестить. Я услышала, что белые солдаты регулярной армии, а также почти три тысячи моряков в порту были готовы к борьбе на стороне Гальбо. Сонтонакс же мог рассчитывать только на поддержку национальной гвардии и цветной части армии. Генерал обещал, что бой продлится недолго, все решится за несколько часов и Сан-Доминго получит независимость. Сонтонакс проживет свой последний день, права офранцуженных будут аннулированы, а рабы вернутся на плантации. Все встали, чтобы за это выпить. Я снова наполнила бокалы, тихо вышла и побежала к Захарии, который заставил меня повторить все слово в слово. Память у меня хорошая. Чтобы я успокоилась, он дал мне глотнуть лимонада и отправил обратно, велев держать рот на замке и запереть дом на засов. Так я и сделала.

Комиссар Сонтонакс, обливаясь потом от жары и волнения в своем черном сюртуке и сорочке с тесным воротничком, в двух словах описал сложившееся положение Этьену Реле. Однако он опустил тот факт, что узнал о заговоре Гальбо не через свою сложную шпионскую сеть, а благодаря рассказу мажордома интендантства. К нему в контору пришел очень высокий и очень красивый негр, одетый как большой белый, такой свежий и благоухающий, словно он только что вышел из ванной. Представился он Захарией и стал настаивать на разговоре с глазу на глаз. Сонтонакс провел его в соседнюю комнату — удушливую каморку, без окон с четырьмя голыми стенами, походной койкой, стулом, кувшином воды и тазиком на полу. Уже несколько месяцев эта комната служила комиссару спальней. Он сел на кровать и указал посетителю на единственный стул, но тот предпочел остаться стоять. Сонтонакс, который был невысок ростом и отличался излишней полнотой, с невольной завистью отметил статность и стройность фигуры своего посетителя, задевавшего головой потолок. Захария повторил ему слова Тете.

— Почему вы мне это рассказываете? — недоверчиво поинтересовался Сонтонакс.

Ему не удавалось отнести этого человека, представившегося по имени, без фамилии, ни к одному из известных классов: он не был похож на раба, поскольку отличался апломбом свободного и манерами человека высшего общества.

— Потому что я симпатизирую республиканскому правительству, — прозвучал простой ответ Захарии.

— Каким образом была получена эта информация? Есть ли у вас доказательства?

— Информация исходит напрямую от генерала Гальбо. А доказательства вы получите менее чем через час, когда услышите первые выстрелы.

Сонтонакс смочил в кувшине носовой платок и обтер им лицо и шею. У него болел живот — той самой глухой и неотступной болью, когтистой лапой в кишках, которая обычно мучила его в напряженных ситуациях, то есть с тех самых пор, как он в первый раз ступил на землю Сан-Доминго.

— Приходите ко мне, если узнаете что-то еще. Я приму необходимые меры, — сказал он, давая понять, что разговор завершен.

— Если я вам понадоблюсь, вы знаете, что меня всегда можно найти в доме интенданта, комиссар, — прозвучали прощальные слова Захарии.

Сонтонакс приказал немедленно вызвать Этьена Реле и принял его в той же комнатушке, поскольку все остальные помещения здания кишели гражданскими и военными чиновниками. Реле, самый высокопоставленный офицер, на кого мог рассчитывать комиссар в своем противостоянии Гальбо, в своих действиях всегда проявлял неукоснительную верность очередному французскому правительству.