Жаринов Викторович - Библиотека Дон Кихота

Сзади чья-то рука коснулась плеча Грузинчика. Писатель обернулся, и ему прямо в нос сунули какую-то бумагу. На ощупь, здоровой рукой Грузинчик убрал эту бумагу к себе в папку и с характерным звуком застегнул молнию. Показалось даже, что этот звук, словно бритва, вспорол всю гнетущую атмосферу, царившую в этих покоях. А у Воронова родилось неприятное ощущение, будто гвоздем провели по стеклу.

И как ответная реакция — вновь шипение:

— Её Светлость вынуждена прервать аудиенцию. В дальнейшем с вами будут связываться через поверенного.

Подчеркнуто громко повскакали с кресел, как школьники, пытаясь досадить несимпатичной учителке. В тайне надеялись, что кресла от резкого движения с грохотом упадут на пол. Но они никуда не упали. Их приняли невидимые руки и унесли во тьму.

И тут еще раз герцогиня напомнила о себе шипением:

— Её Светлость просила также во время возможного следующего посещения отказаться от излишней чопорности и расходов. Умирающему вряд ли все это нужно, поэтому не надо тратиться на наемный экипаж, да еще вызванный из столицы. Роллс-ройс в Гранаде нелеп и, простите, пошл. Лучше уж подъезжать к дому Её Светлости на карете цугом. Но этого от вас, сеньоры, никто и не требует.

На следующее утро в хранилище университетской библиотеки города Гранады появились два московских книголюба, которым пришлось подняться по винтовой лестнице на второй этаж. Лестница была выполнена в стиле art nouvoe, а орнамент напоминал рыцарские фантазии самого Бердслея. И хотя лестнице было не меньше ста лет, на фоне старинных стен она выглядела как модерновая.

Хранитель библиотеки, отвечавший за частные фонды, оказался весьма любезным маленьким толстым человечком. Он суетливо и даже заискивающе вел за собой гостей сначала по внутреннему дворику, а затем по винтовой лестнице, без умолку повторяя:

— Прошу сюда, сеньоры, прошу сюда.

Наконец Воронов и Грузинчик остались одни в просторном зале со сводчатыми потолками и высокими окнами, украшенными витражами.

Вокруг, как нью-йоркские небоскребы, выросли деревянные ящики, на которых еще сохранились почтовые штемпели семидесятилетней давности. Ищи — не хочу.

— Ну, и что мы со всем этим будем делать? — поинтересовался Грузинчик. — Здесь без вашего хваленого чутья не обойтись. С какого ящика начнем? И, главное, чем вскрывать будем? Тут понадобится целая бригада подсобных рабочих со своим инструментом.

Воронов не отвечал. Его совершенно не тронула ирония напарника. Он просто стоял и смотрел на эти ящики, смотрел как завороженный. Книга выкинула очередной фортель: помаячила слегка, поманила призрачной надеждой и вдруг — бац: скрылась, безнадежно затерялась средь всех этих деревянных гробниц. Получалось, что все усилия оказались напрасными. Может быть, действительно бросить, пока не поздно, безумную затею и вернуться к нормальной жизни?

— Ну, что? Рванем, может быть, куда-нибудь на отдых, профессор? — неожиданно весело подмигнул Грузинчик.

Но в следующий момент веселое лицо писателя исказила страшная гримаса, гримаса боли.

— Что? Что с вами?! — не на шутку испугался и сам Воронов.

— Рука! Рука! — сквозь зубы процедил Грузинчик.

— Чем я могу вам помочь, Гога? У вас есть с собой обезболивающее?

— В номере оставил! У — у — у- у! Как боли-и-ит! — и Гога-Грузинчик скорчился и присел на корточки.

— Давайте я позову кого-нибудь? Надо срочно вызвать врача.

— Возьмите мой мобильный. Здесь, в кармане. Такси, такси вызовете. Вот номер. Мне помогут только мои лекарства. А здешним медикам долго объяснять придется, что случилось.

Воронов все сделал как надо. Он помог Грузинчику сначала спуститься на первый этаж, а затем сесть в такси.

Расплатились, вышли из машины, поднялись в номер. Воронов нашел нужные таблетки. Такие сильнодействующие обезболивающие лекарства прописывают лишь безнадежно больным. Воронову стало очень жаль бедного Грузинчика: человек добровольно учинил с собой такое. Гога весь покрылся испариной.

— Может примите и снотворное?

— Да, пожалуй.

Так и сделали. Когда напарник мирно заснул, то Воронов все-таки решил вернуться к злополучным ящикам. Сдаваться без боя он не хотел.

По дороге в библиотеку профессор обзавелся в хозяйственном магазине увесистой отверткой с наборной ручкой и съемными стержнями под разные зенковки шурупа.

Зажав в правой руке этот нехитрый инструмент, так маньяк-убийца держит свой нож, Воронов во всеоружии поднялся на второй этаж. Профессор решил дать настоящий бой строптивой Книге. Кто бы мог предположить, что на вероятную встречу с этой самой Книгой он отправится с отверткой в руках? Не перо, не стильная ручка Montblanc, а тривиальная отвертка китайского производства. Выбор оружия подсказал, что называется, слепой Случай.

Вновь оказавшись в зале, причудливо освещенном ярким полуденным солнцем, лучи которого пробивались сквозь витраж, Воронов испытал странное напряжение. Настало время сиесты. Вся Испания словно вымерла на долгие четыре часа. Невыносимая жара брала свое.

В зале кондиционеров не оказалось. Духота несусветная. Пот льет ручьями. Окна не открыть. Жаровня, ад да и только. И при всем при этом ощущение какой-то особой апокалипсической красоты. Янтарный свет от витражей разлился повсюду. Ты вдруг оказался в церкви. Высокие сводчатые потолки, а слева и справа и прямо перед тобой возвышаются нью-йоркские небоскребы какие-то, сложенные из деревянных ящиков, до отказа набитых старинными фолиантами. Вокруг — ни души. Все спят, как ночью. Только вместо ночного мрака в мире царствует жаркое, палящее африканское солнце, щедро разливаясь янтарем по всему огромному залу. Все это живо проассоциировалось в сознании Воронова с неким еще ненаписанным рассказом Роя Брэдбери. Зал книгохранилища вырос в воображении профессора до размеров пейзажа, причем пейзажа инопланетного, куда Воронова буквально «вплели», «вплели» в самый последний момент, и он оказался инородной частью этого ландшафта, состоящего из деревянных небоскребов. Отсюда уже давным-давно ушли люди, оставив по себе лишь странные артефакты, аккуратно упакованные в опилки и солому. Запах высохшего от времени дерева, опилок и соломы был настолько силен, что даже начинало слегка першить в горле.

А, может, это и не небоскребы вовсе и не Нью-Йорк, а абстрактная модель самой Альгамбры, оставленной последним знаменитым халифом Гранады Баобдилом, и Воронов вступил сюда в час X, в момент, когда Альгамбра какое-то мгновение не принадлежала ни одному из земных правителей: мавры уже ушли, а католики еще не появились. И все ждут лишь Вздоха, Прощального Вздоха Мавра. А до этого момента мир пуст и принадлежит Пустоте, буквально заполнившей весь этот зал, растворившейся к тому же в светящемся янтаре солнечного света. Он оказался в той точке, в такой час, когда что-то уже безвозвратно закончилось, а новое еще не началось, и оно, новое, начнется лишь тогда, когда вздохнет Мавр, вздохнет по прошлому и даст волю скорби своей. Явление миру этой Скорби и следовало ожидать с минуты на минуту. Вот оно Трагическое чувство жизни.