Энтони Поуэлл - Поле костей. Искусство ратных дел

— Вы с Питером видаетесь? Интересно бы знать, как он теперь.

— У Питера все в порядке, — сказал Брент довольно сдержанно. — Он умней нас с вами и в армию не полез. Устроился на государственную должность. Консультантом по финансовым вопросам. Думаю, сэр Магнус Доннерс приложил к этому руку. Странно, что Доннерс еще не в министрах. Благоразумный Питер всегда к нему подлизывался. Питер знает, перед кем хвостом вилять. Он сумел неоднократно прислужиться Доннерсу.

— Я как-то встретил Питера в замке у Доннерса, в Сторуотере.

— Знакомы, значит, с Доннерсом? Я и сам обделал с ним одно дельце. Я ведь по нефти. Служил до армии в южноамериканском филиале. Вы знакомы с Джин, сестрой Питера? В Южной Америке я с ней не раз встречался.

— Знавал ее когда-то.

— Она вышла за Боба Дьюпорта, — сказал Брент. — Того самого, что вместе с нами побывал тогда в канаве.

У Брента перед войной был роман с Джин; мне рассказал сам муж, Дьюпорт. И сейчас я чувствовал едкую приятность в том, что Брент и не догадывается о моей осведомленности. Я сам раньше любил Джин — мысль о ее связи с Брентом даже теперь вызывала некоторую боль, но было и странное ощущение власти в том, что я знаю секрет Брента.

— Я случайно встретил Дьюпорта накануне войны. Особенно близко знаком я с ним не был. По-моему, они теперь в разводе.

— Совершенно верно, — сказал Брент ровным голосом, как бы без малейшего интереса. — Я слышал, у Боба в делах каша вышла, — продолжал он. — Боб хромитом занимался, кажется. Не поладил с Уидмерпулом. Этот Уидмерпул — тоже приспешник Доннерса и парень дошлый. Наступать ему на мозоль не рекомендуется. А Боб наступил. Теперь, мне говорили, Боб при министерстве торговли. Не знаю, верны ли эти сведения. Меня-то министерство хотело оставить в Южной Америке.

— Там вам было бы спокойней.

— Так получилось, что я рад был уехать оттуда, хотя неплохо зарабатывал.

— А здесь как очутились, в армии?

— Удалось зачислиться через посредство тамошнего нашего военного атташе. В его собственный полк. Я и не слышал про этот полк раньше.

Я подумал, что Брент ухватился за эту возможность уехать после того, должно быть, как Джин бросила его. От огорчения и в армию пошел, чтобы полностью сменить всю обстановку. Он ведь на несколько лет старше меня и по возрасту, пожалуй, мог бы уже не бояться упрека в увиливании от военной службы; тем более что, по его словам, работа его в Южной Америке официально считается имеющей государственную важность. Я вспомнил теперь четко, что рассказывал мне Дьюпорт. Помирившись, они с Джин уехали в Южную Америку. Брент плыл вместе с ними. В то время роман его с Джин был, по-видимому, в самом разгаре. Из слов Дьюпорта выходило даже, что начался этот роман еще раньше, чем Джин объявила мне о своем возвращении к мужу. Так что Джин и меня обманывала, не только Дьюпорта. К счастью, Брент об этом не подозревает.

— Как вам в армии — нравится?

— Чертовски скверно, — сказал Брент. — Но предпочтительней все же служить в ней сейчас.

— Я того же мнения.

Наш курсантский набор ничем особенным не отличался — тут был почти полный набор обычных армейских типов. Мы муштровались на плацу, слушали лекции о германской армии, воздвигали заграждения из колючей проволоки, водили грузовик-трехтонку, упражнялись в чтении карты. Как-то вечером — перед ночным учением, в котором половине курса предстояло вести бой с другой половиной, — Стивенс повернулся ко мне новой гранью характера. Ожидая начала операции, наша сторона залегла широким полукругом на вересковой поляне, в сосновом лесу. Мы со Стивенсом лежали на правом фланге полукруга, с самого края. Кто-то из залегших на левом фланге, как раз напротив нас, швырялся не переставая горстями камешков.

— Это Крокстон, наверно, — сказал Стивенс.

Крокстон был мускулистый неврастеник, каких немало: раз начав болтать, петь, шуметь, они неспособны уняться. Крокстон непрестанно и безрадостно дурачился, не обладая ни одной из черт (присущих, скажем, капралу Гуилту), которые делают эти дурачества приемлемыми. Вечно он задирался, розыгрыш учинял, скандалил. Определенно это он сейчас швырялся галькой, осыпая нас со Стивенсом. Луна зашла за тучи, надвигался дождь. Ожидание длилось нескончаемо.

— Я его успокою сейчас, — сказал Стивенс.

Он отполз назад, к деревьям, и скрылся в темноте под ними. Прошло несколько минут. С левого фланга донесся вскрик — явно крик боли. Прошли еще минуты. Затем Стивенс вернулся.

— Это Крокстон там, — сказал он.

— И что же вы предприняли?

— Дал ему пару раз в ребра прикладом.

— А он?

— Съел и сморщился.

— Драться стал?

— Да нет. Ему дух захватило.

На следующий день, на лекции о структуре германских дивизий, я увидел Крокстона. Он сидел несколькими рядами ближе к доске и то и дело потирал спину. Стивенс, видимо, угостил его довольно крепко. Этот случай показал, что при желании Стивенс может быть весьма агрессивен. Он также обладал большой способностью отключаться от окружающего. Надо признать, что лекциям, знакомившим нас с германской армией, недоставало яркости изложения. Из всего их цикла я запомнил только ту орнаментальную деталь, что германская войсковая разведка имеет в своем составе сабельный эскадрон. Так что задремать под монотонный голос лектора было нетрудно. Но выпрямясь сидеть на жестком стуле и продолжать, как Стивенс, спать младенческим сном под топот курсантских ног, дружно спешащих из аудитории, — для этого нужно изрядное уменье наглухо отключаться. Другим средством самосохранения у Стивенса была его невозмутимость под нагоняями начальства (в противоположность Гуоткину). Как-то мы вдвоем с ним копали без особого успеха одиночную ячейку. Подошел инструктор и заворчал:

— Кому такое нужно? Тут и драной кошке не укрыться.

— Глубже тут камень, сэр, — сказал Стивенс, — но могу заверить, что честь труду мы отдали.

Инструктор ухмыльнулся и ушел, не проверив грунта.

Развязно-хладнокровная манера Стивенса не всем приходилась по вкусу. Не одобрял ее и Брент.

— Вот увидите, этого молодца отошлют обратно в часть, — говорил он. — Больно нагловат.

Когда весь курс разбили на тройки для «тактического упражнения без войск», Брент и я сумели записаться в одну тройку. Такие задания легче выполнять с напарником, тебе знакомым; правда, третьим партнером пришлось взять Макфэддана. Но хотя Макфэддан, до войны учительствовавший, из кожи лез, чтобы отличиться перед курсовым начальством, рьяность эта означала также, что он готов взять на себя большую часть задания. Почти сорокалетний, он всегда вызывался участвовать в так называемых «показах», как ни малоприятна была перспектива ползти, скажем, целые мили по грязи или демонстрировать на себе трудности преодоления проволочных спиралей. Выполняя письменные задания, Макфэддан без конца детализировал, исписывал горы бумаги или же усердно резюмировал — смотря по тому, каким путем рассчитывал вернее выделиться из курсантской массы. Макфэддан был столь неутомим, что к концу дня, когда мы выработали уже втроем решение тактической задачи и у нас осталось немного свободного времени, он и это время пожалел на передышку.