В. Строгальщиков - Долг

Вагон качает, надо спать. Не спится.

Когда до дембеля осталось меньше месяца, ко мне пришли. Никто не гоношился, не махал кулаками – передо мной особо не помашешь, пусть даже те четыре старика, что явились вечером в казарму, были равны со мной в правах. Я выгнал лишних из курилки, мы сели там и стали разбираться. Да, парни потеряли всё, когда нас с Валеркой застукали. Однако же и я всё потерял, и на губе отсидел, и под следствием.

К тому же парни знали про Караева, про мой чемодан и общак. Я ничего им не был должен, мог упереться и послать подальше – едва ли четверо на одного полезут, это против дедовских понятий. Беда была в том, что я сам чувствовал себя виноватым перед ними. Будь мы со Спиваком поосторожнее... В конце концов, рванули бы кустами, старлей в окно бы не полез, мы успевали смыться и мешок заныкать – потом пусть сколько хочет гнобит.

– Ладно, – говорю, – что вы конкретно предлагаете?

Оказалось, дембеля пришли не просто так права качать, они уже подсуетились малость.

– Много собрали?

– Да много, полный мешок почти.

– Что за хабар?

– Да как обычно.

У них был даже список с ценами: я посмотрел – цены нормальные, работать можно.

– «Ява» в мягких пачках или в жестких?

– Вроде в жестких.

– Знать надо... Кольца не возьму.

Дембеля вперебой убеждают меня, что кольца надо толкнуть обязательно. Всем известно о проблемах с ними, поэтому и цены низкие, можно закалымить хорошо. Еще раз смотрю список. Изрядно накопилось барахла с тех пор, как запугали самовольщиков. Дембеля уверяют: если я согласен, они по ротам еще соберут.

– Как навар будем делить?

– Поровну, на пятерых.

– А если бы вас десять человек пришло?

Парни замялись, крыть им нечем. Забор технического парка прямо за казармой – вперед прыжками, потом разделите на четверых. А не желаете – будет по-моему.

– Ваши собственные вещи есть в хабаре?

– Есть немного.

– Своим добром рискуете, не только чужим?

– Ты это брось, Серега, – говорит тот, кто держит себя старшим. Я его знаю: писарь из третьего батальона. Осенью в отпуск ездил, и с той поры толкнуть хабар ему никак не удается. – Давай без риска, на хер.

– И вы вещмешком по полку не несите. Частями, в карманах... Ару-каптерщика знаете? Вот ему и сдавайте.

– А как же «ВЭФ»? Он же здоровый, сука...

– Твой приемник, да? – спрашиваю писаря, но мог бы и не спрашивать. – Вот и придумай сам.

– Когда пойдешь?

– Так я вам и сказал. Да ладно, без обид, я сам еще не знаю. Как получится.

Давай без риска... Если меня заметут, я махом загремлю в дисбат. Зачем мне это надо? Может быть, я еще передумаю. С дембелями договариваюсь так: за пару дней они хабар стаскают к Аре и будут держать рты на замке. Если кто-то посторонний подойдет ко мне и намекнет, что слышал про ходку, – все отменяется. Назавтра вечером в каптерке узнаю: писарюга уже приволок свой радиоприемник – нагло приволок, открыто, и другие тоже принесли. Ара говорит, что зря я это делаю и надо бы толкнуть до кучи пару его «Командирских». Потом меня ловит в клубе Спивак. Ты что, одурел, говорит мне Валерка, по всему полку уже болтают. Дело гиблое, но если я решил идти, он пойдет тоже. Да ты не суетись, отвечаю, никуда я не пойду скорей всего. Сам понимаю, что опасно. А если пойду, то не раньше субботы, ночью, чтобы в воскресенье к вечеру вернуться. Только бы кросс не объявили в воскресенье – тогда не смыться, там по номерам считают. Валерка говорит, что дело дрянь, но он пойдет со мной в субботу, и надо бы узнать, какая рота будет в карауле. Да плюнь на все, говорю я Валерке. Никуда мы не пойдем. Пусть сами попробуют, если такие крутые...

Я ушел на следующий день. С утра после развода на занятия отправился в штаб полка – договорился с писарями накануне, чтобы они у майора Фролова попросили меня себе в помощь. Потащил из штаба в клуб рулон ватмана. Из роты в штаб – большую коробку с кистями и красками. Примелькался тут и там. Пошел к столовой и обмерил рулеткой стенд у служебного входа, примелькался здесь. Сбегал в штаб за коробкой, начал мазать стенд прозрачным латексом. Заглянул на кухню, попросил у старшины бэушный старый фартук, чтобы хэбэшку не измазать, и ящик из ненужных. Напялил фартук, помахал немного кистью, сунул свой картонный ящик в деревянный кухонный. Тут пришла бортовая машина под тентом. Водитель стал таскать пустую тару. Я стрельнул у него сигарету и за это вызвался помочь. Вдвоем мы быстро закидали кузов, водила пошел с бумагами на подпись к кухонному старшине. Я перевалил свой ящик через задний борт, сам влез туда и принялся устанавливать тару ровнее. Шофер вернулся и махнул рукой: нормально, вылезай. Я спрыгнул наземь. Водитель скрылся в кабине, завизжал стартером. Я прыгнул через борт и втиснулся за ящики.

Если станут кузов проверять – меня найдут. Однако этот бортовой зилок выезжал за территорию полка и возвращался несколько раз в день, его почти не проверяли. Я сам стоял на КПП и видел: дежурный поднимает полог, заглядывает внутрь, но никогда туда не залезает, потому что он сержант и ему западло суетиться.

Весь пол в грузовике покрыт сухой землей – картошку в ящиках возили. Я скрючился, но не сажусь, а то уделаюсь. И надо проследить, куда мы свернем за воротами. Если налево – придется вскорости выпрыгивать, потому что мне нужно направо.

Мы тормознули возле КПП, и тут мне стало шибко неуютно. Вдруг у ворот сержант из молодых, которому еще не по фигу инструкции? Снова губа, снова Витенька... Но мне везет, мне наконец-то везет: никто даже полог не трогает. Слышу лязг откатывающихся ворот, зилок газует, дважды подпрыгивает на воротном рельсе, не до конца утопленном в асфальт, и поворачивает влево. Ну что поделаешь, таков закон природы: во всем везти не может. Достаю из коробки мешок с хабаром, готовлюсь.

На втором светофоре я спрыгнул. Впритирку к нашему зилку стоял трамвай, я нырнул за него, в тень деревьев. Мимо меня прошли под руку немецкие старичок и старушка, оба чистенькие, ухоженные. Я им улыбнулся, они мне ответили. Ладонью, как мог, почистил форму. Наш грузовик был уже на дальнем повороте, встречным курсом катился нужный мне трамвай. Я подождал, пока он приблизится, и не спеша пошел через дорогу.

Наши солдаты обычно в трамваях не платят, немцы к этому привыкли. Иной кондуктор и пытается настаивать, но только до первого русского мата, всем немцам хорошо понятного. Я заплатил кондуктору две легкие немецкие монетки. Взял билет, сказал немцу «данке» и уселся слева по ходу движения, сняв пилотку. Нас очень коротко стригут, моя башка и без пилотки может меня выдать. Когда мы проезжали мимо КПП, я смотрел себе в колени. Остановка сразу за воротами, сейчас обязательно войдет кто-нибудь из наших офицеров. И тетка на сиденье напротив явно русская. В кримпленовом немецком платье, но вот лицо рязанское, родное, и смотрит на меня с явной догадкой.