Джойс Кэри - Радость и страх. Рассказы

- Этого мы ждали. Экспертам было известно, что Польше не устоять. Такой бедной стране, как Польша, механизированная армия не по карману. Через год-другой малых стран вообще не останется. Им не угнаться за временем.

В «Масонах», где при первом сигнале воздушной тревоги Табита и Нэнси загнали весь персонал в убежище под лестницей, теперь трудится партия рабочих - расширяют вестибюль, строят новую площадку для танцев. Дело в том, что молодые офицеры, занятые строительством и тренировкой на двух новых аэродромах по соседству, объяснили Бонсеру: прежняя площадка мала и слишком жесткая, а в вестибюле тесно.

- В самом деле? Что ж, вам виднее. - Душевный полковник на дружеской ноге со всеми молодыми офицерами, как оно и подобает современному полковнику. - В молодости я и сам, черт возьми, любил поплясать. Будет вам танцплощадка. Поставим ее в счет Военному министерству. А вестибюль устарел, знаю, знаю. Да что там, у нас даже был проект, как его модернизировать, представил один настоящий архитектор, очень современный. Да вот женщины заартачились, моя жена и внучка. Женщины, сами знаете, косный народ, до смерти боятся всего нового.

Извлекается на свет проект Роджера, и сам он по срочному вызову прибывает в «Масоны». А прибыв, заявляет, что расширять вестибюль нет смысла - ресторан и сейчас уже мал. И раскладывает на столе свои замечательные эскизы новых «Масонов».

- Так, так, - говорит Бонсер. Душевный полковник, отец полка, он в то же время, несмотря на почтенный возраст, человек до мозга костей современный, полная противоположность Блимпу [14] Полковник Блимп - реакционер и шовинист, персонаж карикатур Дэвида Лоу, широко известных в 30-е годы. . - Современные идеи - сталь, железобетон... А кухня? Я-то всегда был сторонником механизации.

- Вот именно, сэр. Я старался в первую очередь учитывать функцию каждого элемента, его полезность. А когда имеешь дело с живым механизмом...

- Ха, вот окна хорошо придуманы, такие сразу привлекут внимание. У меня только одно возражение - бар. Для бара надо бы подкинуть два-три ярда.

Роджер обещал сделать бар побольше, и Бонсер помахал рукой.

- Одобряю, сынок. Так держать.

Он, вероятно, очень слабо представляет себе, что должны означать эти слова. Просто чувствует, что они в сочетании с этаким небрежным жестом подходят к его мундиру. И когда через две недели рабочие приступают к сносу старых «Масонов», ему лестно ощущать, что он, как и Гитлер, осуществляет революцию.

И то же чувство, только навыворот - ощущение, что раз идет война, то насильственные перемены неизбежны, - заставило Табиту беспрекословно согласиться на разрушение старых «Масонов». Борется она только за Амбарный дом; но и то не ропщет, когда выясняется, что по проекту Роджера одну стену необходимо снести, а ее гостиную разгородить пополам.

А Бонсеру и это нравится. Шесть недель он наслаждается, ночуя в спальне, у которой одна стена из брезента, потому что это позволяет ему хвастать: «Мы, старые служаки, привыкли обходиться без удобств». А во дворе - где взору его открываются не аккуратные газоны и укатанные дорожки, которые холили и лелеяли двенадцать лет, а кучи земли, стойки от лесов, грузовики, подминающие живую изгородь по пути к бетономешалке в двух шагах от неприкосновенного цветника Табиты, глубокие колеи среди сломанных роз, засыпанные обломками искусственных панелей от старого вестибюля, - он обожает постоять после завтрака, как генерал на поле боя, и лишний раз напомнить десятнику, до чего важно не отставать от жизни.

- Не то чтобы этот новый стиль мне так уж нравился, но для военных он самый подходящий, функциональный, понимаешь. Тюдоровский стиль более художественный, и как-то он уютнее, и более английский. Да и естественнее. Но... - жест человека, готового на любые жертвы ради отечества, - все мы должны помнить, что нельзя отставать от жизни. Война вызовет множество перемен, я не удивлюсь, если тюдоровский стиль и вовсе спишут в расход, во всяком случае для отелей.

И треплет десятника по плечу. - «В атаку», вот наш девиз. Если не хватает людей - только скажите. Заказ-то военный.

Через три месяца, когда в новых «Масонах» еще не просохли стены, не покрашены окна, там уже полно гостей с обоих аэродромов, да и сами аэродромы оказались малы, в радиусе тридцати миль тысячи рабочих строят еще два. День и ночь над «Масонами» с ревом проносятся и пикируют самолеты, и Табита, лежа без сна, только и ждет, что какой-нибудь из них рухнет на крышу. Но усталости она не чувствует, слишком занята.

Она по-прежнему со всем управляется одна. Бонсер уже не снисходит даже до того, чтобы заказывать сигары, а Нэнси не бывает дома по многу дней кряду. Она водит машину какого-то маршала авиации, а когда приезжает на побывку в Амбарный дом, явно чем-то озабочена. Новые дома ее не интересуют, на вопрос, как ей нравится новый ресторан (уже почти законченный, сверкающее сооружение из стали и стекла наподобие капитанского мостика), отвечает холодно: - Наверно, хорошо. Немножко сусально, но это уж Роджер.

- Не понимаю, почему твой Роджер не в армии, - говорит Табита.

- Жаль было бы, если б его убили. А проку от него как от солдата все равно никакого.

Нэнси вообще не высказывает возмущения теми, кто отлынивает от армии либо отказывается служить по принципиальным мотивам. Как и большинство ее друзей, она принимает войну спокойно, говорит о ней как бы в теоретическом плане. Когда немцы начинают свое наступление на западе и, к ужасу и негодованию Табиты, бомбят Голландию, Нэнси произносит задумчиво: - Гитлер говорил, что сделает это, и сделал. Теперь на очереди мы. И винить некого, сами сваляли дурака.

А когда немцы в считанные дни захватили Голландию и Бельгию и люди старшего поколения, люди, близкие к правительству, спрашивают: «Но о чем они думают? Что они могут против линии Мажино?» - она замечает все так же мрачно: - С Гитлером ни в чем нельзя быть уверенным. Что-то в нем есть такое.

Да и за всеми категоричными заявлениями о крепости границы, о непобедимости французской армии и английских истребителей, о высоком боевом духе английских войск во Франции и превосходных качествах 75-миллиметровок чувствуется беспокойство. Всеми владеет ощущение, что Гитлер - человек необыкновенный, небывалого масштаба, а от таких можно ждать и чудес. Когда газеты на своих картах показывают небольшой прогиб северной границы к югу и называют его Седанским выступом, выступ этот сразу приковывает к себе внимание.

- Ерунда, - заявляет Бонсер, пока его подсаживают в машину, чтобы везти на скачки в Ньюбери. - Самое важное - это наше продвижение на левом фланге. Гамелен и Вейган знают, что делают. Чем больше немцы жмут справа, тем хуже для них.