Антонио Редол - Яма слепых. Белая стена. Рассказы

— Она его хорошо обслуживает, — отпустил кто-то двусмысленную шутку.

— Ну, это мое дело. Я не буду менять прачку и свою не отдам никому другому. Потерпите!

— Значит, нанимаем прачку для четверых…

— Я еще не знаю насчет четверых, — пояснил Баррос — Вот Перейра еще не сказал, хочет ли он.

— Ясно, что хочу. А пожалуй, точно хочу. Из того, что я не запрыгал от радости и не строю планов, вовсе не следует, что я не хочу ехать… Конечно, для меня это будет Непросто. Я слегка выпиваю, не прочь сыграть в карты…

— Значит, бросишь играть и пить.

— Легко сказать. У меня свои слабости. И хорошо, что они у меня есть, ведь я мужчина!

— Ну как хочешь, — сказал в заключение Баррос. — Я думаю, что можно отложить за год восемь тысяч эскудо. Этого вполне хватит.

— Восемь тысяч?

— Да, около восьми тысяч. Мы перестанем ездить каждое воскресенье в такси, и только это даст почти три тысячи за год, если мы не захотим урезать и другие расходы: стоит ли нам так часто ходить в кино?…

— Смотреть такие фильмы…

— Нет, от кино я не могу отказаться, — с сожалением произнес Силверио, который заглядывался на дочку владельца кинотеатра.

Все рассмеялись.

— Что в этом смешного? — раздраженно спросил Силверио. — Вы над всем насмехаетесь…

Но Баррос уже продолжал:

— Живя в одном доме, мы реже станем бывать в кафе, это уж точно. Будем проводить время за разговорами…

— Или устраивать побоища, — пошутил Соуза, толкая локтем Фрейтаса.

— Как захотите… А сейчас надо решать. Ты что скажешь? Перейра кивнул головой.

— Ладно, значит, решено! — заключил Фрейтас. — Будем искать жилье.

Так они и нашли дом, в котором стали жить все вместе. Два окна дома выходили на улицу святого Антонио, а одно окно, выходящее на противоположную сторону, находилось в комнате, где они ели и отдыхали по вечерам. Нужно сказать, что это было чудесное окно, откуда виднелось море, и только поэтому стоило снять дом. Соуза называл его «окном грез». Он никогда не смотрел на уродливый и грязный овраг, нависавший над футбольным полем Кокейрос. Его взор устремлялся вдаль, переходя от золотого песчаного острова, по-змеиному изогнувшегося, к стоявшим неподалеку судам, которые прибывали, привозя с собой воспоминания детства. Ему нравилось смотреть на океан и без судов. Океан был огромен, и над его волнами хватало простора для любых фантазий. Он никогда не вспоминал, что в море около Луанды водились акулы.

— Я боюсь только акул, которые ходят по суше, — сказал ему Силверио, неловко затягиваясь из огромной трубки, которую он завел для форса. Когда он начинал курить, друзья, потешаясь над ним, говорили, что трубка курила Силверио, настолько он казался тщедушным и нелепым. Но тот считал себя похожим на одного киноактера, лицо у него было точно такое же, а остальное для него не имело значения: ведь было ясно, что он никогда не станет фотографироваться во весь рост.

Соуза, любивший жаловаться и говорить о своей тоске по Лиссабону, часами просиживал у того «окна грез». Остальные, подшучивая над ним, называли его «певцом», а он, улыбаясь, качал головой с той легкой усмешкой, когда не хотят разговаривать. Он ничего не отвечал, но никогда и не говорил, что ему нравится эго прозвище.

Предстоящая поездка в отпуск все больше их объединяла, только Фрейтас был менее всех увлечен этой идеей. Ни у кого не хватило смелости сказать ему, чтобы он оставил свою любовницу Альбину, белую проститутку, которая жила недалеко от пляжа Мутамбо вместе с одной девушкой с Зеленого Мыса. Фрейтас понимал, что они хотят поговорить об этом, друзья чувствовали его нервозность, и как-то вечером за ужином он заявил, что она даст деньги на расходы в Швейцарии. Все замолчали, убежденные в том, о чем он только догадывался. Это был его самый большой недостаток. Они знали о его ревности, однажды он даже их просил, чтобы они к ней не ходили, а это означало, что вопреки заверениям Фрейтаса деньги шли совсем на другое.

— Ну, это его дело, — произнес Баррос, едва тот вышел. — Я не намереваюсь вмешиваться в это. Уж я-то точно еду.

Все остальные согласились с его словами, хотя приятного в них было мало: им казалось — и, возможно, они были правы, — что Баррос видел в этой поездке единственную возможность переносить тоску этой жизни в Африке.

Однажды вечером они убедились в правильности этого предположения.

Они услышали, что Баррос поет, подходя к лестнице, затем он взбежал, перепрыгивая через две ступеньки, словно всем им выпал крупный выигрыш. (А ведь и точно! Каждую неделю они играли в спортлото из двадцати номеров, и число, оканчивающееся на семь, не казалось им несчастливым — за семь недель уже было три розыгрыша. В один день их номер выпадет, это уж наверняка.)

Всегда любопытный Силверио пошел открывать дверь, спрашивая «что случилось?», и тут появился Баррос, торжествующий и с охапкой бумаг в руках, тогда как никто не понимал причины подобного восторга. Только Фрейтас еще не пришел: он всегда возвращался позднее, он совсем помешался на этой Альбине.

— Ну-ка посмотрите на это! — сказал наконец Баррос, вдоволь насладившись ожиданием друзей.

И он бросил на большой стол бумаги, которые принес с собой.

— Бюро путешествий прислало мне все эти проспекты… Оказывается, там еще красивее, чем я думал… Чудесно! Прекрасно, черт побери!

Все трое взяли, каждый наугад, по красочному проспекту и заулыбались, переглядываясь украдкой, кивая головой: здорово, чудесно, просто чудо, а Баррос как безумный метался из стороны в сторону.

— Посмотрите на озера… Соуза! Ты когда-нибудь видел озеро?

— Озеро?!

— Ну да, озеро.

Это был красочный и соблазнительный мир фантазии. Прелестные девушки с охапками цветов улыбались им; все чудесно: яркие бабочки на страницах книги, горы, высокие сосны, деревни, голубые глаза, подвесные дороги, и снег, и прохлада, тенистые дороги и озера.

— Нет, я никогда не видел озера. Прокатиться по нему на пароходе, должно быть, просто мечта…

Озеро Люцерна [101] Русское наименование — Фирвальдштетское озеро. . Лугано. Берега Женевского озера.

— Эх, какая красота! — закричал Силверио.

Они как будто ехали на поезде через горы, катались на лыжах, нежились в голубой и прозрачной воде и, мокрые, не успев обсохнуть, — чудесно! прекрасно! — отдыхали на лугах, усеянных цветами, все было в цветах: и снег, и горы, и улыбки, они побывали в Цюрихе и Лозанне, видели Монблан и Юнгфрау [102] Горный массив и вершина в Беарнских Альпах в Швейцарии, высота 4158 м. .

— Да, черт побери! Четыре тысячи сто пятьдесят метров! Вот это да!..

— Ну что?! — говорил Баррос, обращаясь к каждому из них, словно все это было его творением. — Прав я был или нет?