Яков Капустин - Веревочка. Лагерные хроники

– Марк! Немой побежал на вахту!

Немой был повязочником, активистом. Дело в том, что на северных зонах начальство не играло в дурацкие игры по перековке и исправлению. Работаешь – получай немаленькие деньги, нарушаешь – сиди в изоляторе. И все дела.

Оперчасть имела своих тайных агентов, которые часто попадали под молотки. Но было и человек пятьдесят повязочников. Они особо не вредили, но для отчётности имелись.

Немой же был активным борцом за соблюдение режима. Всерьёз его никто не воспринимал, а тут он каким-то образом проявил расторопность.

Мы с Володей уже неслись в барак напрямик, по сугробам, а немой, наверное, ещё объяснялся с ментами на вахте, потому что прибежали они в школу, когда девушки уже шли им навстречу, а шнырь закрыл здание.

Немой притащил ментов ко мне в барак, но я уже лежал в постели, а у моей койки стояли чужие сухие валенки.

Однако на съёме меня забрали и отвели в камеру.

Поздно ночью пришёл начальник штаба батальона охраны Рябов.

– Хорошие люди просили тебе сказать, что задержали тебя по требованию оперчасти управления, недруги Тихонова. Приедут тебя допрашивать. Как ты себя чувствуешь? Чтобы ты меня не боялся, просили тебе напомнить про Галю с коромыслом.

– Скажи, что я ничего не знаю и ничего говорить не намерен.

Допрашивали меня не строго, скорее для проформы. Шнырь в школе тоже ничего интересного не рассказал. А немого допросить не смогли, так как он с тяжёлым сотрясением мозга и сломанными руками отбыл на больничку.

Через три месяца БУРа меня отправили на другую зону.

За пару дней до этого начштаба Рябов с конвоиром повели меня в посёлок в оперчасть, однако завели в спецчасть. Вера Григорьевна была одна:

– Ну как ты, Марк, живой?

– Да мне то что.

– А Оля тут долго болела. Ты же не знаешь, она таблеток напилась, еле спасли. Думали с ума сойдём, пока не увезли её.

– Вы не сердитесь на меня Вера Григорьевна?

– Ты-то тут причём. Это ей нужно было. Может это у неё последний раз в жизни такое. Я сама в молодости любовь потеряла, так что я её понимаю. Мы скоро переезжаем, Мишу в Белгород переводят с повышением.

Мы помолчали.

– Марк, скажи, не стесняйся, тебе может что-нибудь нужно?

– Нужно. Там, вроде бы, дневального, который нам помогал, бывшего полковника, выгнали из школы, и он ходит на биржу. Помогите ему пристроиться куда-нибудь в баню.

– Считай, что он уже работает. Ну, а тебе то, что нужно?

– А мне хотелось бы спеть с вами, чтобы я не чувствовал себя таким козлом.

И мы запели тихонько про Галю, которая всё ещё несла куда-то свою воду.

Водка попадает в лагерь разными путями и довольно в больших количествах.

С одной стороны за водку вольнонаёмные решают множество своих проблем и вопросов.

С другой стороны поставщик серьёзно на этом наживается, потому что трехрублёвая бутылка в лагере стоит десять.

Иногда спиртное приносят и офицеры. Но это редко и только из симпатий. Никогда не слышал, чтобы офицер торговал водкой.

Солдаты довольно часто и в больших количествах, потому что им это удобней всего. У них контроль за воротами.

Редкое явление в лагере вино, потому что риск такой же, а «кайфа и навара» в три раза меньше.

Очень выгодно проносить 70-градусный одеколон. Здесь прибыль поставщика ещё больше. И уж совсем свинство просить кого-нибудь принести шампанское.

Это просьба неприлична со всех сторон.

И тем не менее, из-за шампанского я, совершенно непьющий человек, чуть не стал в лагере алкоголиком. Во всяком случае, почувствовал непреодолимое желание «продолжения банкета».

Иван Васильевич Пинчук был вторым секретарём Минского горкома комсомола.

Его, чемпиона союза по боксу и кандидата технических наук, взяли курировать Минский спорт, но он быстро продвинулся и готов был уже делать партийную карьеру, но за сломанную челюсть какому-то милицейскому начальнику получил шесть лет строгого, что и послужило поводом для нашего знакомства.

Во всех отношениях Иван был человеком замечательным, но самое главное, за что я выделял его из общей массы зэков, было его умение разговаривать молча. Его молчание не только не напрягало, а наоборот, делало его присутствие желанным и комфортным для окружения. Собеседник чувствовал, что любое его слово и интонация трансформируется в душе Ивана и отражается в его глазах и жестах.

Иван был само обаяние и доброжелательность.

Работал он мастером на погрузке леса в вагоны, а потому в новой конторе, которую мы построили, чтобы перетащить женщин из штаба на производство, наши кабинеты были рядом.

В Ивана сразу влюбилась начальница ОТЗ Зоя Петровна Ростова, и он тоже полюбил её однажды и навсегда. Такой он был человек.

Она верила каждому его слову, потому что такие сильные и прямые люди просто не умеют хитрить.

На северных лесных зонах зэки в начальники попадают только из среды «путёвых» парней, потому что ментовскому служаке быстро оторвут голову, а парню с разными лагерными грехами не позволят собой руководить.

Сама специфика лесного производства построена на чисто лагерных отношениях, и оно отдано на откуп зэкам, ибо по-другому не работает.

Это на «югах», где столярное или механическое производство, всё ясно и понятно лагерному начальству. А на севере в лесу сам чёрт ногу сломит.

Это я к тому, что в конторе собрались только «хорошие» ребята, а потому никакая информация оттуда практически не уходила.

С вольными женщинами установились дружеские и доверительные отношения.

Никаких статусных границ и в помине не было. Все вели себя достойно и сдержанно.

Зоя Петровна, после оставленного пьяницы мужа, была без ума от Ивана, который был из другого теста, чем все попадавшиеся ей мужики. Дворянство Ивана было в каждом его жесте и слове.

Мне Иван очень нравился, и я завидовал его умению держать себя, «по-графски» и молчать так, что с ним хотелось всё время быть рядом.

Был, правда, у него один недостаток. Он играл в карты и ему не всегда везло. Но я всегда страховал его, чтобы он вовремя платил.

Но кому же помогать, как не Ивану? Сам Бог велел.

Но это было, пожалуй, единственное, что меня смущало в нём.

Будучи спортсменом, Иван пил только полусладкое шампанское, а потому выпивал крайне редко, ибо это в лагере неприличная роскошь.

Но любящая его Зоя Петровна, зная Ивановы вкусы, наладилась ежедневно приносить в рабочую зону по бутылке шампанского.

В обеденный перерыв она не уходила домой, и они с Иваном выпивали по стакану. А поскольку оставался лишний стакан, то Иван заносил его ко мне в кабинет с одними и теми же словами:

– Марк Михайлович, не желаете ли глоток шампанского?