Яков Капустин - Веревочка. Лагерные хроники

Вышел Миша раньше, и я, после изолятора продолжал с ним дружить и общаться.

Работать меня отправили в бригаду погрузки, где я месяц должен был помогать рабочему звену бесплатно, пока не научусь бегать по обледенелым трапам с бревном на плече. Кое-что уже начинало получаться, когда меня вызвали в штаб к инспекторам спецчасти.

Один раз в месяц в штаб жилой зоны, после работы, приходили сотрудники бухгалтерии и спецчасти. Как правило, это были пять-семь женщин под охраной пары сержантов. Таким путём женщины отрабатывали свои надбавки за опасность (хотя неизвестно ещё, кто кого больше боялся), и попутно решали, интересующие обе стороны, вопросы.

Комендант барака повесил в коридоре список тех, кому необходимо явиться на приём, и я обнаружил свою фамилию в колонке спецчасти. За день я промёрз и устал, но отказаться от возможности увидеть сразу пять женщин я не мог, да и интересно было узнать, на кой чёрт я им понадобился.

В кухонной кочегарке, за пачку чая, я принял душ, побрился, надел зелёную водолазку, взял у приятеля вязаный белый шарф и, накинув новую телогрейку на плечи, отправился в штаб.

Зеки шли на приём прямо с работы или из столовой, поэтому я, на фоне этой серой забушлаченой массы, выглядел элегантно и даже несколько вызывающе.

Приём уже подходил к концу, поэтому дамы, как бы, закругляли дела.

– Простите, пожалуйста – сказал я громко – меня зовут Марк Неснов, меня приглашали. Высокая дородная женщина, с мягкой домашней внешностью, позвала к себе за стол:

– А ну, йды-но сюды, вурдолак ничный, подывымося, кым тут у нас дитэй пугають? Сидай, видьмак! – грозно сказала она.

Я сел. Она осмотрела меня внимательно.

– И на оцього шибеныка намалювали такэ товстэ дило? Та у нього ж учора скрыпку видняли, чи може хлейту. Ото ж мало тэбэ мати та батько были, злыдень ты шкодливый.

Я одурел. С одной стороны она на меня ни с того, ни с сего выливала ушаты помоев, а с другой, в её облике и голосе была такая материнская доброта и игра, приправленная украинским говором, что я сразу понял, с кем имею дело и успокоился.

Вся комната затихла и повернулась в нашу сторону. Они-то знали эту грозную, всесильную тётку, жену главного вершителя судеб в отделении подполковника Тихонова, а для меня это была просто прикольная и добрая хохлушка.

– Ну чого мовчиш, бисова дитина? Знае кицька чье сало зъила!

Я понимал, что выйти из положения можно только поддавшись её игре, не вылезая за рамки приличия, чтобы не угодить в изолятор.

Уставившись на неё влюблённым сыновним взглядом я запел:

– От, байстрюк, вин щэ спивае. У нього сроку ще десять рокив, а вин тут спивае. Маму соби знайшов, босоврюга! Га? Подывиться на цього сынка, люды добри! Я б з такым синком вже давно б повисылась. Чы ты, баламут, знову надумав тикать?

– Куды ж мэни од вас тикати, матинко?

– Нэ пидлизуйся, гадюка! На от роспышысь! Аника-воин!

Я подписал копию очередного судебного определения и, демонстративно-тепло со всеми распрощавшись, подмигнул заговорщицки тётке и ушёл в барак…

Дело в том, что судебные писарчуки срок записали правильно, а статью в бумагах потеряли.

Из-за этого я больше года после побега кантовался по тюрьмам и пересылкам, а теперь вот подписал очередные бумаги.

Через пару дней, в обед к вагону, где я работал, подошёл Алейников с директором лесозавода:

– Подойди, студент, …вот на лесозавод нужен десятник шпалорезки, директор тебя берёт.

Я поблагодарив, сказал директору, что догружу с ребятами вагон и подойду.

Место было хорошее и просто так его не давали.

– Наверное мама его надоумила – подумал я. Мне уже было известно, что начальник спецчасти Вера Григорьевна – жена Тихонова, и он её боится, как и весь остальной посёлок.

Я уже около месяца работал десятником на шпалорезке и помогал, если надо, остальным мастерам и десятникам. Было это интересно, как и любое дело, которое нравится.

Вся специальная литература в конторе, в которую никто никогда не заглядывал, была мною мигом проглочена, и как-то вечером, когда я копался в техническом отделе лагерной библиотеки, меня нашёл мой приятель одессит Володька Опиханов.

Оказывается в школе появились две новые учительницы. Одна, дочка Тихонова, Ольга Михайловна преподаёт русский, а вторая Ольга Николаевна, её двоюродная сестра, – математику.

По слухам, обе не прошли после школы по конкурсу в вуз, и папа их пристроил для стажа и неплохого заработка. Обе хорошенькие, и уже вся молодёжь в школе на смотринах. Школа в лагере такая же профанация, как и вечерняя школа на свободе, но с ещё большим цинизмом и очковтирательством, поэтому никто ни к учёбе, ни к преподаванию серьёзно не относится, хотя деньги расходуются немалые.

Посмотреть на девочек я решил пойти через неделю. Во-первых народу будет поменьше, а во-вторых, чего мне в толпе делать?

В связи с тем, что с ноября по январь преподавание по русскому не велось, были организованы консультации для восстановления графика, как было заявлено.

– А ну, братва, отшейте там этих тюльпанов и бантиков на входе, скажите им, что отменили консультацию – попросил я Володьку и Колю – давно я не воровал лошадей в царских конюшнях!

Володька засуетился:

– Там шнырь от «кума». Сдаст.

– Слабину почувствует – сдаст. Только пусть он нас боится, козёл, больше, чем «кума».

В класс вошла молодая, высокая, симпатичная девушка с журналом в руке:

– А что никто на консультацию не пришёл?

– А я?

– Ой! Извините пожалуйста.

– Да, ладно сочтёмся – я вложил во фразу всё своё безразличие.

– Какая у вас фамилия… Я не нахожу вас в журнале?

– А вы допишите внизу, я теперь у вас буду первым учеником… по посещаемости консультаций. Вы очень похожи на свою маму.

Она вопросительно глянула на меня:

– Вы знаете мою маму?

– Ой? Така ж гарна жинка! Я, кстати, её должник, можете передать?

Я положил ей на стол томик Ахматовой.

Она взяла в руки книжку:

– Я читала Ахматову только у девочек в тетрадях, а где вы достали?

– В карты выиграл. Да нет, шучу, у одного жулика выпросил. А было бы здорово иметь такую тёщу как ваша мама.

Она выпрямилась, посмотрела на меня и надменно сказала, видимо вспомнив наказы взрослых.

– Несмотря на молодость, я хорошо разбираюсь в людях.

– Да я и не думаю, что ваша мама от меня в восторге, просто я всем потенциальным тёщам нравлюсь. Ну, какая же умная хохлушка не мечтает для дочери мужа-еврея, да еще такого симпатичного и доброго.

– Можно задать вам один вопрос?

– Сразу отвечаю, гражданин педагог! Авария, три года, остался год. Так что у вашей мамы всё впереди. А знаете, что? Верните мне книжку, зачем ей знать о нас.