Яков Капустин - Веревочка. Лагерные хроники

– Что знать? – возмутилась она.

– То, что вы мне немножко нравитесь и пока терпите. Молчанье – золото.

Я забрал книгу и, не прощаясь ушёл, напевая: Нэсэ Галя воду, коромысло гнеться…

Когда я вышел из класса, школа была ещё почти пуста, но Коля сказал, что шнырь обратил внимание на наши манёвры. Дневальным был бывший полковник, работавший на оперчасть в открытую. Он вызывающе смотрел на нас, стоя у двери своей каптёрки.

– Ну как жизнь Павел Степанович – сказал я, проходя мимо.

– Да у меня-то неплохо – с намёком, нехорошо улыбнулся он.

Я, не останавливаясь, схватил его за грудки, втолкнул, не открывая дверей, в его комнату и грохнул головой о зеркало на противоположной стене. Зеркало разбилось, а шнырь стоял онемевший от неожиданности.

– Смотри, мусор, только заподозрю тебя в чём-нибудь, удавлю. Ты понял, гадёныш? И выяснять не буду. Уже живёшь лишнее, гнида туберкулёзная. А не успею, так пацаны кадык вырвут, и кум не спасёт.

Коля! А ну, выколи этому козлу один глаз карандашом, чтоб не смотрел, куда не надо.

Дневальный стал плакаться и убеждать, что он за меня родину продаст и всё прочее.

– Ну, хрен с тобой, фашист недодавленный, никуда ты не денешься. Тресни его, Коля, чтоб разговор помнил.

Я повернулся к двери, а Коля своим сухим кулаком ткнул его сильно в живот, отчего тот упал, корчась, на пол. Володя ещё зацепил сапогом по почкам.

С утра я подменял больного пилорамщика, когда вольный директор лесозавода позвал меня к себе в кабинет.

– Я смотрю, ты во все дырки лезешь, всё хочешь знать, никак на моё место метишь?

– Мне этого мало, я государством хочу управлять.

– Ну, давай, готовься, вот тебе новые справочники по лесопереработке, отметь мне нужные таблицы закладками. А вообще-то, я тебя с понедельника мастером хочу назначить по доске и таре.

Я изучал эти скучные справочники с таким интересом, как будто это были детективы, потому что уже решил стать лучшим специалистом лесного дела, так как понимал, что моя жизнь с лесом связана надолго. Каждый день я старался поработать на каком-нибудь станке, и жить интересами и заботами бригад, пытаясь понять то, чего руководство не способно понять в силу своей отрешённости от этих интересов.

Одну консультацию я пропустил, оставшись на бирже на вторую смену, а идя на следующую, которую ребята опять мне организовали, сунул дневальному школы целиком пятьдесят рублей – две его месячных чистых зарплаты.

Ольга Михайловна уже сидела в классе, и сразу на меня наехала:

– Ваше счастье, что вас не было в прошлый раз. Мама мне всё про вас рассказала. Зачем вы меня, как дурочку, обманули? Какая у вас авария? Там же просто тихий ужас. Я вас за приличного студента приняла, а вы бандит и обманщик, хотя маме нравитесь.

– Я же говорил, что всем потенциальным тёщам нравлюсь. И с чего это у вас с мамой обо мне разговор зашёл; где я и где мама: «Во городи бузына, а в Кыеви дядько».

Она засмеялась:

– Так ото ж и воно, причепылась ваша писня про Галю, я соби у кухни спиваю, а мама вдруг:– А ну признавайся, где эту песню слышала недавно. – Я и растерялась.

– А мама что?

– Мама верит, что я папе неприятностей не сделаю. А привет вам передала. Сказала, что вы там уже какой-то начальник.

– Вы знаете Оля, какой самый лучший способ врать? Это говорить почти всегда правду. Почти на сто процентов.

– А зачем вы мне это говорите?

– Ну, вдруг у нас появится тайна, о которой маме знать не нужно.

– Вы думаете я такая глупая, что до чего-то серьёзного у меня может дойти с вашим братом?

– С братом нет, он совсем другой, а вот, если я не сумею в вас не влюбиться, то дойдёт и до большего, чем мы оба сейчас думаем. Я тоже ведь все эти дни думаю только о вас. Не считаете же вы, что встреча с такой красивой и умной девушкой может такого прохвоста, как я, оставить равнодушным?

Ольга очень внимательно на меня посмотрела, и как-то печально, произнесла:

– Во-первых я уже не девушка, а во-вторых, и я думаю всё время о вас; только быть у нас ничего не может, потому что у меня в Воронеже муж, и я уже два месяца, как жду ребёнка.

Я молча поднялся, взял её руку, поднёс к губам и, не прощаясь, ушёл несчастный и обиженный.

В дверях я оглянулся:

– Я вам одну тайну скажу, Оля. Все женщины дуры.

Она догнала меня в коридоре:

– Зачем вы сейчас это сказали?

– Да это я вам просто голову морочу, чтобы сбить с толку.

Прошло две недели. Работал я почти всё время в две смены, и производство занимало все мои мысли. Вольнонаёмные потихоньку взваливали на меня свои производственные заботы, и мне всё это нравилось и увлекало.

Об Ольге Михайловне я вспоминал редко. Я не был влюблён, не скажу даже, что она мне очень нравилась. Просто для моего положения всякая симпатичная девушка – королева. Хотелось бы конечно с ней пообниматься, но не прокатило, и ладно.

Так я и размышлял, когда битый нами дневальный из школы, нашёл меня у тубиков в бараке и, боясь заразиться, звал меня от калитки.

– Ольга Николаевна просила вас вернуть книгу. Она завтра придёт за полчаса до занятий.

– Ольга Михайловна? – поправил я.

– Нет! Ольга Николаевна. Скажите Марк, как вы не боитесь сюда ходить? Здесь же заразиться ничего не стоит.

– Павел Степанович, нас с вами по жизни страшат разные вещи. И это печально.

Он не понимал о чём я говорю.

Человеком он, конечно, был неглупым, только не догонял, как и большинство, что одного ума мало, и что человек – это, прежде всего, характер. Поэтому один – президент, а другой, не менее умный, его советник.

В учительской я застал их обоих.

Математичка, поздоровавшись со мной, вышла за дверь, а Ольга Михайловна, упав мне на грудь, громко разрыдалась. Я ожидал разного, но не такого, и стоял довольной растерянный, не зная, что делать.

Она поцеловала меня в губы, потом в лоб и щёки.

– Я за тебя всё время молюсь, чтобы у тебя всё было хорошо, чтобы ты выжил, и помнил меня. Я хочу быть сейчас с тобой, я тебе наврала, я не жду никакого ребёнка. Я не могу ни о чём думать, кроме тебя. Это как наваждение, я знаю, оно пройдёт, но я хочу, чтобы ты во мне остался. Придумай что-нибудь, я хочу, чтобы это всегда было во мне.

– Оля, успокойся, ты будешь потом жалеть об этом. Я же просто гнал дуру. Я не люблю тебя. Это может испортить жизнь нам обоим.

– Я знаю, что ты дурачился со мной, но у меня такого никогда больше не будет. Я хочу, слышишь, я сама этого хочу! Слышишь! Сама!

С Павлом Степановичем, который уже не только боялся, но и уважал, по-своему, меня, я договорился насчёт его комнаты, где мы с Ольгой трижды встречались.

Сдали нас на четвёртый раз, когда мы после занятий заперлись в пустой учительской.

Володя сильно забарабанил в дверь: