Йоханнес Зиммель - И даже когда я смеюсь, я должен плакать…

— А где они теперь, эти четверо?

— После воссоединения я с ними рассчитался, и с тех пор магазин принадлежит мне. У меня есть все документы, можете взглянуть. Конечно, мне пришлось взять кредит.

— Кредит? Под какие гарантии вы получили кредит, господин Кафанке?

— Магазин и моя специальность, мое трудолюбие… Гарантии, достаточные для банка. Я никогда не имел дела с «Тройханд», кооперативное — это хотя и не частное, но и не государственное, правда?

Авось, он это проглотит, — конечно, здесь нет ни слова правды. То есть, правда то, что мне принадлежит магазин. То, что не было ничего с «Тройханд», — тоже правда. Только банковского кредита я никогда не получал. Деньги давало то, чем мы с Левой Петраковым занимались в последние месяцы. Фрейндлиху я сказал только «то так, то эдак», и он тут же назвал это «не совсем кошерным», у него на это нюх. Хотя при этом он вообще не еврей, он уж точно гой, если еще и не христианин!

— А теперь все это изменится во мгновение ока, мой дорогой, — говорит Фрейндлих. И опять хлопает по плечу.

— Изменится? — спрашивает Миша.

— И еще как! Вы даже не представляете себе, что здесь будет, — говорит Фрейндлих и потирает руки. — Здесь возникнет большой жилой массив, огромный. Но не из ваших мерзких пролетарских сборно-щитовых силосных бункеров, в которых панели тут же расходятся, ха-ха-ха, не-ет, дружище Кафанке, вы когда-нибудь думали о том, где будет столица объединенной Германии?

— Столица Ге…

— Никогда об этом не думали?

— Нет, господин Фрейндлих. Господи, уж не думаете ли вы, что в Берлине?

— Ну, где же еще, дружище!

— В Берлине… — повторяет бассет потрясенно, и от возбуждения у него глаза выкатываются из орбит.

— Скоро будет голосование в бундестаге. Но только молчок, не то все сюда ринутся. Будете держать язык за зубами, слово?

— Слово, господин Фрейндлих. О Боже, Боже, Боже! Берлин, 32 километра отсюда, министерства и министры, и канцлер, и…

— Ну да, дружище! Вы думаете, я здесь шутки ради, в вашей дыре? Вам некуда будет деваться от работы. Те, кто сюда приедет, привыкли жить в роскоши. Наши ванные комнаты, наши холодильники, наши унитазы — а не ночные горшки Народного предприятия «Санитас». Не в обиду вам будет сказано, но если вы посмотрите каталоги, то сами скажете…

— Понятно, — говорит Миша и растерянно сопит, — и если для всех, кто приедет, построят дома…

— …Тогда им нужна будет наша продукция в сотнях тысяч экземпляров. Наконец-то до вас дошло, браво, господин Кафанке! Тогда нам придется работать сверхурочно, вам некогда будет спать, и мы все на этом сможем заработать себе сундуки золота, ха-ха-ха!

Тут Миша тоже рассмеялся, ха-ха-ха!

— Конечно, мы выбрали довольно много таких магазинов, как ваш, в бывшей ГДР, я вам прямо скажу. Вам одному никогда не справиться, вы понимаете, почему?

— Конечно, понимаю.

— Нам нужны здесь площади под склады, частные магазины, такие, как ваш, где нет проблем с имущественными отношениями, вы понимаете, чтобы быть уверенным, что не придет кто-нибудь и не скажет, что раньше это все принадлежало ему.

Именно этот страх не дает Ольге Наврот спать ночами и еще долго будет мучить людей в домиках Сухого Дола, домиках времен Гитлера. Но Мише это невдомек. Ему нечего бояться, теперь ему все нипочем, очевидно, раз в жизни каждому выпадает счастье, даже маленьким людям.

— Нам надо организовать склады, у вас тоже будет склад, господин Кафанке. О заказах вы сами позаботитесь, это ваше дело; все, что вы заработаете на заказах, — ваша прибыль. Мы будем только поставлять вам — на самых выгодных условиях, конечно, таких условий вы нигде не найдете, — и такие товары тоже.

— У-условия? — спрашивает Миша. — Какие условия?

— Условия долгосрочного платежа, размер взносов устанавливаете практически вы сами. Вообще-то вы должны были бы единовременно, ха-ха-ха, но мы же понимаем, что сначала у вас должны появиться накопления, для нас имеют силу рекомендации бундестага — «разбивать платежи по частям». Мы всегда готовы пойти вам навстречу, как вы установите, конечно, так и будет, у нас индивидуальные договорные условия. Подумайте-ка еще раз хорошенько! Я оставлю вам здесь каталоги и завтра приду снова, тогда мы доведем это дело до конца.

Так все и было.

На следующий день Миша в предвкушении доходов получает множество ванн, унитазов и душевых кабин, стиральных машин и биде, всех этих чудес с чудесными названиями «Juwel» и «Karat», «Brilliant» и «Ronda», «Bellino» и «Lonina», «Courage» и «Samoa». Они с Фрейндлихом заключают у нотариуса договор, согласно которому Миша должен выплатить смехотворную сумму, 20 тысяч марок (у него сейчас есть целых 29 тысяч, больше ни гроша, но такой возможности никогда больше не будет), а остаток за полученное надо выплатить за 24 месяца, нет, лучше за 36.

— Не стоит идти на риск, господин Кафанке! — смеется Фрейндлих. — Никакого риска, сделайте так, чтобы вам было как можно удобнее, и, если вам понадобится отсрочка или вы просрочите платеж, не унывайте, обратитесь к Фрейндлиху, ха-ха-ха! Вы пока еще не курица, которая несет золотые яйца, пока еще, но скоро вы ей станете, мы вам в этом поможем, чем только можем. Но нам на Западе золотые яйца тоже никто в гнездышко не кладет, нам для этого приходится работать, не разгибая спины, вы же понимаете!

— Конечно, господин Фрейндлих, я вам искренне благодарен, — говорит Миша. А потом Фрейндлих приглашает его в «Бюргеркеллер» на роскошный обед, и они расстаются друзьями. Он хороший человек, этот господин Фрейндлих, думает Миша.

Хороший человек господин Фрейндлих? — думает он теперь, в толкотне на улице Шиллера. Скотина! Нет, поправляется он тут же, так нельзя думать. Фрейндлиху, чтобы торговать, просто нужен был новый рынок в ГДР, ведь мы для них — новый рынок. Да, о’кей, свободное рыночное хозяйство, великолепно, и в бундестаге проголосовали за то, чтобы столица была в Берлине. Но с тех пор ничего не сдвинулось с места, и я сижу здесь без гроша на всем этом великолепии. Ну хорошо, несколько ванн, унитазов и душевых кабин я продал, но на эти деньги мне никогда не расплатиться с долгами, хотя я сначала, несмотря ни на что, пунктуально перечислял деньги. Но только благодаря тому, что во всех восточных домах трубопроводы из свинца. Свинец попадает в питьевую воду, а через нее в организм человека. Содержание свинца в крови повышается, а это укорачивает жизнь на целые годы. Поэтому в первую очередь все свинцовые трубы пришлось заменять на медные.

Тридцать метров медных труб мишин друг Лева Петраков с самого начала стибрил на старой нацистской вилле, но этого оказалось слишком мало. Через некоторое время, когда у них были перебои (и «не всегда вполне кошерные» авантюры), Миша получил большое количество медных труб от «Кло-о-форм верке». Дело пошло так хорошо, что ему понадобился старый мастер Фриц Лооз и с ним еще два водопроводчика, и еще один каменщик, потому что для того, чтобы заменить трубы в старых домах, надо было сначала разбирать стены, а потом снова их восстанавливать.