Авигея Бархоленко - Светило малое для освещенья ночи

— Совершенное? Это когда красное всегда зеленое?

И однажды Л., тоже еще не перебитый незапланированными включениями, обиделся за прогресс и ответил:

— Совершенно то, что соответствует наибольшему количеству законов.

Когда Л. злился, то лучше понимал мироздание.

Четко сформулированная мысль обретает форму и способна к длительному существованию. Дважды два четыре стало много тысячелетий назад, и мало кто ощущает за привычной формулой историю рождения аксиомы, в которую наверняка должна была войти вся практика и философия утерянного для нас времени. Дважды два совсем не воспряло внезапным суперменом, а было, как и все прочее когда-то, гадким утенком, революционной неуклюжестью и сомнительным нуворишем. Если растопить скорлупу аксиомы, она пробудит в нас память об ином лике земли, о чистоте еще видимого эфира и о человеке, беседующем с богами на своих начальных перепутьях. Не стану утверждать, что ангельские крылья касаются и нынешних клерков, но выраженная Л. мысль дожила во мне до сегодняшнего дня. Ее еще не окостеневшая оболочка призывает к вторжению, она манит приоткрытой дверью в необычный путь, и раз я слышу приглашение, я иду.

Совсем не райские кущи, а три практических вывода.

Любое совершенство не является окончательной формой.

Количество учтенных параметров способно совершенство уменьшать или увеличивать. Хотя речь может идти, конечно, только об увеличении, ибо уменьшение является деградацией, что к совершенству перестает иметь отношение.

И маленькое, совсем маленькое третье. Бог, сегодня проявляясь для человека как совершенство, не может быть величиной окончательной, он способен к накоплению качеств, он эволюционирует.

И вот теперь все так просто: человек является инструментом Божественного наполнения.

К раме окна приклеилась куколка бабочки. Я положила ее на ладонь — она перламутрово светилась медленной жизнью. Розовый сон спирально закручен внутри — без сознания, без памяти, но периферийные молекулы уже складываются в крылья, из прежнего студенистого тела гусеницы надстраивается выпуклый фасеточный глаз, ложноножки превращаются в коленчатые суставы истинных лапок, из чего-то вытягиваются антенные усы — в тишине готовится рождение нового организма. Природа ежедневно демонстрирует нам принцип превращений, но собственную вселенную мы с этим принципом не соотносим, как не соотносит себя пожирающая капустный лист личинка с солнечным порханием красивых воздушных существ — они на нее не похожи, они ей не родня, они принципиально другие.

Предположить осуществление подобного преображения для человека не есть ни сумасшествие, ни кощунство, ни поиск чуда — совершаются естественные природные процессы, и, возможно, мы гусеницы на капустном листе, мы собираем материал для будущих крыльев.

Единственно-одинокая биожизнь не содержит исчерпывающего смысла, и тужиться его придумать — занятие обманное и вредное, как, впрочем, и воспевание капустного листа — преступная дезинформация, обрубающая перспективу. Во мне никогда не было тяги ни к религии, ни к вере, я, вообще-то говоря, сугубый материалист. Для меня существенно одно — наличие или отсутствие логики. Как раз логика и не позволяет провозглашать бесконечность мироздания и при этом испуганно хвататься за одно лишь предметное проявление сущего. Ни один замкнутый круг не может быть целью, он может быть лишь временным состоянием скапливающего силы кокона, и когда-нибудь череда повторений разомкнётся непредсказуемым сейчас простором.

Раз случилось так, как случилось, я не хочу растрачивать себя на пустяки, которые переизбыточно вторгаются в каждый день. Не исключено, что дней у меня не очень много. Пока я охраняюсь спокойствием и пытаюсь сконцентрировать себя на том, что кажется существенным.

Конечно, не каждый адюльтер заканчивается таким подселением, какой устроила Е., но хуже бывает: кто-то топится, глотает люминал или вбивает гвоздь в стену у потолка. Да и относительно мирному развитию этой треугольниковой системы вряд ли стоит завидовать. Похоже, мне хочется заявить, что я довольна тем, что произошло. И хотя я, вероятно, уже не рожу сына, а мой нерожденный сын не родит дочери и когда-то где-то недостанет чьей-то пары рук, чтобы поднять с засыпанного подвала обломок стены после землетрясения, я всё же услышала обращаемый к каждому человеку зов, и уже не имеет значения, сколько я успею, я готова платить, и, какой бы ни оказалась плата, полученное всё равно превышает, потому что пришло из-за других горизонтов.

— Каешься, что ли?

— Что?.. А, да, да… Наверное…

— С этого бы и начинала.

— Может быть, когда-нибудь потом.

— В каждом слове двадцать изнанок. Не наша ты. Не люблю тебя! Эй, слышишь, что говорю?

— Что? Да, да, конечно… Представляешь — через тебя растет Бог?..

— Да пошла ты…

Позвонила моя христианская тетка и сурово спросила, была ли я на могилах матери и отца. Я уже открыла рот, чтобы оправдаться, но вовремя сообразила, что сегодня, по всей видимости, родительский день, и послушно ответила, что собираюсь.

Я поехала на кладбище, покрошила на могилы хлеба и яиц. Среди оградок хищно высматривал подношения драный пес.

Я кое-что подправила, посидела, помолчала и, не ощутив просветления, виновато отправилась к тетке попить чай со всеми просвирками, которые оказывались у нее в наличии в любой сезон. И за третьей чашкой, раздумывая, не считает ли тетя Лиза Пасху круглогодичным праздником, вдруг услышала свой голос, с энтузиазмом повествующий, как известная певица попала в «Скорую» из-за того, что захлебнулась мужиковой спермой.

Мою тетку будто мелом посыпали, она онемела и окаменела навсегда. Для меня, по крайней мере.

А через неделю явилась моя сестра. И, еще не переступив порога, завопила:

— Что у тебя с бровями?..

Сказала бы лучше — без бровей! Я их ликвидировала, чтобы Е. нечего было выщипывать. Но Е. это вполне устроило, она стала рисовать их по своему усмотрению, чаще всего круглыми, как баранки. На момент явления сестры рисунка на мне не имелось, но впечатление, видимо, было достаточно сильным, потому что Валентина, позабыв поздороваться, ринулась сразу на кухню, плюхнулась роскошным задом на маленькую табуретку и повелела:

— Рассказывай!

Я хотела сделать вид, что не понимаю, хотя было ясно, что ей известно и про сперму, и про кое-что другое, и не исключено, что она сбегала даже к Л. Она с детства стоила пятерых, а тут ответственность за младшенькую должна была вознести ее энергию в квадрат. И вообще у нее исходное свойство — знать в любой области больше специалиста. И самое фантастичное в том, что каждый раз получается, что она действительно знает и действительно больше — на уровне ее родных ЭВМ. Мгновенный здравый смысл и чудовищный вычислительный аппарат. Однако я подумала, что мой случай — не из компьютерной области.