Натан Дубовицкий - Машинка и Велик или Упрощение Дублина. [gaga saga] (журнальный вариант)

Глеб купил каких-то мороженых птиц и пицц, фанты, «похавал» их и поплакал, повспоминал дядю Лёню, без которого так круто развернулась наоборот его жизнь. Он плакал и вспоминал, вспоминал весь вечер и к ночи вспомнил о белом конверте: «Надо вернуть Леониду Леонидовичу имущество Леонида Леонидовича-ст.».

Глеб извлёк из самого сухого и тёмного угла папиной спальни загадочный пакет и наутро понёс его Айзеназеру. Перед Институтом стоял, подбоченясь, толстый мерседес, нагло оглядывавший прохожих немигающими, как глаза дракона, фарами, красноватыми от недосыпа, от всенощного рыскания по всей Москве в поисках разных добыч. Худощавые нервные личности — всё те же — уговаривали Айзеназера сесть в него, директор же в ответ просил «ещё три дня, или хотя бы два, поймите правильно…» Личности отвечали учтиво: «Да ладно, ничего, садись…» Глеб подошёл к компании, держа конверт перед собой как икону. «А, доцент, — признал его милосердный песняр, — похавал?» — и довольно куртуазно, как-то даже любя, что ли, ударил директора по голове барсеткою. Леонид Леонидович враз весь смягчился и, мягкий, неслышно, неспешно стёк по жилистым рукам нервных личностей внутрь авто. «Бывай, учёный», — попрощался усатый, впрыгнул в мерседес, за ним и прочие семеро (!); мерседес вместил всех до странности легко, даже не крякнув, рванул с места в карьер и был таков; уехали.

Глеб, будто сила удара срикошетила и, убывая, задела и его, остался стоять на площади перед Институтом как бы оглушённый.

— Ты что, туда, на работу, что ль? Я там был. Её там нет, — забубнил на Дублина вышедший из здания Дылдин.

Этот Дылдин, Саша Дылдин, был единственным школьным товарищем Глеба. С третьего по седьмой класс они очень дружили, потом пути их резко разошлись — Глеб провалился с головой в гиперпространство и почти не отзывался оттуда, Саша же стал отменным ватерполистом и, непостижимым образом, в то же самое время лютым пьяницей. Он напивался накануне матчей и сразу после, но играл прекрасно. В качестве восходящей спортстар свёл знакомство со многими уважаемыми ворами и воротилами. Выиграл даже что-то такое золотое в Европе, но потом (государь алкоголь своё взял) начал терять форму. Запропускал матчи, матч за матчем, а когда не пропускал — забивал своим, или пел в бассейне песню «В Таганроге солучилася бяда», а однажды лёг на дно вместе с мячом и не хотел всплывать. Был списан на берег и ударился в бурные и сумбурные бизнесы и пьянки.

Удивительно, но через несколько лет шедшие столь разными путями молодые люди опять сошлись, встретившись в Институте нетривиальных структур. Зачем нужен Институту Дублин, было понятно, зачем ему нужен был Дылдин — решительно неизвестно. Пристроили его, изгнанного из ватерполо, сюда, кажется, дальние какие-то родственники сердобольного дылдинского тренера, пожалевшего забулдыгу за былые его заслуги.

Дылдина пристроили по противопожарной части, но он быстро забыл, кем работает, бродил по этажам, мешал учёным умствовать и напивался в гуще научного пролетариата — лаборантов, уборщиц, электриков и пр. При том, однако же, и к академикам был вхож.

Встретившись, Глеб и Саша не начали снова дружить, но всё-таки отнеслись друг к другу как нечужие люди. Общались редко, но тепло.

— Хотел вернуть Леониду Леонидовичу документы его отца, — тепло ответил Глеб, — а он уехал, не выслушал даже…

— Уехал, навсегда уехал Директор Директорович наш ненаглядный, — подтвердил Саша, — да ты не обижайся на него, не до того ему сейчас, не до чего. А в конверте-то что?

— Не знаю, — Глеб вкратце разъяснил, откуда конверт.

— Интересно бы заглянуть, что там за статья такая личного характера, — полюбопытствовал Дылдин.

— Неудобно.

— А чего неудобно? Сын его уехал, а ему ты и сам вроде сына был, даже лучше. Давай, давай, мистер Ай одобрил бы.

Они зашли в пивной бар «Кишка» и уселись среди клубов табачного чада и куч креветочной шелухи.

— Накатишь? — спросил Дылдин и, не дождавшись ответа, залпом, как рюмку водки, махнул кружку студёного пива, запив тут же для красоты чем-то красным, ликёром смородиновым, не иначе.

Непьющий (в ту далёкую пору) Дублин осторожно вскрыл конверт и покраснел, как креветка. Внутри нашлись две бумажки. Одна простая с английскими буквами. Вторая напоминала большой лотерейный билет со сверкающей золотой печатью в нижнем правом углу.

Глеб не знал, что это такое. Зато сразу узнал Саша. Он слыл крупным бизнесменом, хотя и не нажил ни копейки. Был убедителен речью, победителен взглядом, грациозен движениями. Рассуждал о клиринге и нетинге, показывал необычайную осведомлённость в вопросах золотодобычи, нефтяной логистики, доходности венчурных фондов. Был вхож в кабинеты финансистов, депутатов, помощников министров, владельцев моднейших клубов. То есть вертелся среди тех счастливцев, что обращают деньги во власть, власть опять в деньги и деньги снова во власть по десять раз на дню. Его принимали всякие директора — исполнительные, финансовые, коммерческие, обычные и даже генеральные, приглашали порой нарочно, выслушивали с неподдельным интересом, даже совершали при нём по его просьбе какие-то звонки; слали куда-то по его совету имейлы; дивились дерзости дылдинских идей и тут же — верности вариантов их капитализации и ясности ответов на уточняющие вопросы; думали себе: чорт возьми! не новый ли Цукерберг, раздвигатель горизонтов, явился? не сподобилась ли Фортуна прислать такое море эксклюзива и вернейшего профита в одни руки? а что? а ведь и аксиос, достойны-с, заслужили-с, деньги к деньгам; догадывались — что-то определённо есть в этих проектах посталгоритмического компьютинга, не стали бы ребята из Гарварда даром париться, правильно Дылдин говорил, а если эти Хьюитты силиконовские два доллара на наш один дают, то ведь с такими ребятами рискнуть можно, и если Дылдин взял бы на себя минфины России, Японии и США, а он взял… возбуждаясь, скликали партнёров, партнёры сбегались со всего этажа и через полчаса общения бывали просто очарованы Дылдиным. Лихорадочно понастроив планов, условившись с утра уже пораньше, в десять ноль-ноль, а лучше в восемь сорок пять переговоры продолжить за деловым завтраком в «Алмазном» (или в «Турандот»? в «Пушкине»? в «Алмазном» всё-таки, там омлет с трюфелями и латте, и круассаны такие…) и позвать ещё Левиева, толстого сиио из «Татс энд татарс финанс», — партнёры всем гуртом шли провожать Дылдина до машины. Которой у него не было. И верили, что он — чудак! — ездит на метро, как король Уолл-стрита Джош Герш, по странности своей, а не по бедности.

Но как только Дылдин уходил и поднятая его обаянием золотая пыль оседала на вынесенных мозгах партнёров, остывала и тускнела — проявлялась вдруг полнейшая несуразность наговоренного. Всё показавшееся увлекательным и убедительным при критическом и холодном разборе смотрелось откровенной и даже грубой бредятиной.